Книга Русалочка должна умереть - Соро Кет

– Я воспитала убийцу! Что было бы, если бы такое решение приняла твоя мать, Ральф?..

– Я бы отмучился много лет назад!..

Ого!

Я вынула наушник и выключила музыку. Дом был звукоизолирован и нужды ругаться драматическим шепотом у них не было. Поэтому, Ральф и тетушка орали так, что даже перекрикивали грохот ударных.

– Как ты можешь так говорить? После всего, что я для тебя сделала!.. – воскликнула тетушка и подпустила в голос слезу.

Я вскипела: как это все по-женски. Пустить в ход слезы и математику.

Громко, стукнув о стол стаканом, Ральф налил себе еще виски и молча выпил. Залпом. Я слышала, как грохнул стакан.

Мир колыхался. Горечь Ральфа была моей горечью. Его мысли – моими мыслями. Как же он, на самом деле, устал… Как он выдохся в этой вечной, бесплодной борьбе. Со мною, тетей Агатой, церковью, Стеллой… И никого с ним рядом, кто мог бы что-то посоветовать, поддержать, утешить. Ему даже поболтать о чем-то человеческом не с кем.

Он был, как оторванный сиамский близнец. Не потому ли, едва не чокнулся Филипп? Когда решил, надежда потеряна. Не потому ли, в разлуке, едва не чокнулся Ральф. Да, они были братьями и по крови, но по духу, они были ближе, чем близнецы.

И я поняла, что дело было не в Джессике. Они ревновали друг друга. Боялись, что женщина займет больше места в сердце и меньше места останется им самим.

– А я для тебя? – спросил Ральф. – То что я делаю, не считается? Все это… Дом, твоя машина, все деньги, что я даю тебе…

Голос Ральф звучит беспомощно. Словно он, едва заговорив, осознал, что попал в ловушку. Подставился. Выдал то, что она ждала от него услышать.

– Да, давай! Попрекни меня еще и деньгами! – сладко всхлипнула тетушка.

Под яростный рык: «Умолкни!», на кухне разлетелся стакан. Скорее всего, об стену. Я бы сейчас умолкла, но тетя не унимается. Такое чувство, она еще сильнее начинает зудеть, когда он стоит на грани.

Последнее время, я все отчетливей понимаю, почему мужчины бьют женщин. Потому что не могут иначе заставить их замолчать. Потому что слова слишком больно ранят и нет у мужчины ответных слов. Только кулаки.

– Тетя, прошу тебя!

– Не проси меня! Убей и меня! Как этого несчастного маленького ребенка!

Я пулей вылетела из своей комнаты и спустилась к ним.

– Тетя! Как ты можешь так говорить? Ребенок там был один – беременная девочка!

– Верена! – смутилась тетушка. – Ты не спишь?

– Как я могу спать, когда ты кричишь на весь дом? Это нечестно, то, что ты говоришь ему. То, что Ральф пробился вопреки обстоятельствам, не говорит, что пробьются все. Взгляни на меня! Посмотри! Вот, я родилась. Я счастлива? Я рада тому, что я родилась? Мой отец священник, мать – сумасшедшая, дядя – не хочет знать. И не забудь еще то, что я хотя бы богата. Кристинин ребенок получит лишь боль. Ральф не убил никого. Ральф лишь спас Кристину!

У тетушки вспотели очки. Даже Ральф стоял, открыв рот, с поднесенным к нему бокалом.

Мои слова буквально зависли в воздухе, как зависает прохладным вечером колокольный звон. Руки дрожали. Одно лишь лишнее слово и я бы врезала ей! Хотя бы раз, за миг до того, как Ральф меня скрутит и уведет в подвал. Учить хорошим манерам.

– Я тебя очень люблю, тетя, ты сама знаешь. Но ты не имеешь права заставлять девчонок рожать. Секс – это не грех, аборт – тоже. Грех – это заставлять ребенка рожать детей, а потом гордо сваливать в сторону великого Рима. Вот что грех! Ты готова растить ребенка Кристины? А тех, других девочек, которых ты обрекла на роды? Ты сама помнишь, как ты жила? Как тебе было трудно, невыносимо?

– Я помню, но это окупило себя. Посмотри на Ральфа! Посмотри, кем он стал.

– Это случилось лишь потому, что Штрасенберги всегда принимают Штрассенбергов! – припечатала я. – И ты сама это знаешь, хоть и не говоришь.

Ральф выпил, наконец, затем поставил стакан.

Он громко ударился о мраморную столешницу. Покрасневшая тетя дрогнула, посмотрев на него. Не обращая внимания на ее взгляд, Ральф взял еще один стакан, плеснул в него на два пальца виски и протянул мне.

– Если не хочешь чистый, там пепси есть.

Ральф и Верена выясняют отношения

Какое-то время, мы просто стояли, не зная, что делать дальше.

Потом Ральф достал метлу и стал подметать осколки, а я – взобравшись на стол, пить виски маленькими глотками. Меня трясло, меня то и дело кидало в слезы. Было до одури жаль себя, а почему – я уже не знала. Лишь молча плакала, сидя на столе. И слезы капали в опустевший стакан, как дождик.

Ральф ссыпал осколки в мусорное ведро и захлопнул дверцу под раковиной.

– Хочешь еще? – решился он, наконец.

– Да, – пробулькала я.

Словно пила запоями и страдала с похмелья. Ральф так и подумал, судя по поджатым губам.

Вкус чистого виски напоминал ракетное топливо. И действовал точно так же.

– Спасибо, что ты пришла.

– Бросаться в бурное море, кипящее обломками корабля… чего не сделаешь ради спасения Принца.

Стоя спиной ко мне у кухонного окна, уже с опущенными на ночь ролло, Ральф равнодушно пожал плечами. Качнулся вперед, облокотившись на подоконник ладонями.

– Я не Принц. Я просто кусок дерьма, который вывалился за борт.

– Ну, хорошо, ты кусок дерьма. Я зря пришла: ведь дерьмо не тонет.

Ральф обернулся, и я подняла глаза, водя краем ногтя по ободку стакана.

– Ты никогда не думала подналечь на занятия? Ты довольно умна.

– У тебя еще и Стелла была умняшка.

Он подлил нам обоим виски и взгромоздился на высокий стул напротив меня. Как коршун на придорожный знак. В этой позе, своей манерой смотреть, он еще больше напоминал Себастьяна и… Филиппа.

– Я путал ум с образованностью.

– Ну, хорошо. Теперь допейся до клиники, как сделал Филипп, а я пойду спать.

– Ви? Почему ты такая? Почему ты не хочешь чего-то добиться в жизни? Сама по себе?

– Зачем? Я добилась Филиппа – взгляни, чем это закончилось. Даже если я добьюсь тебя, в итоге все будет точно так же.

– Я говорю не о нас.

– А, ты про деньги? Про статус в обществе? Про все то, чем бредил ты? Ты счастлив? Да, ты богат, но живешь в том же доме и с той же тетушкой. А на твою любовницу влезет не каждый бедный. Так в чем был смысл?

– Она не моя любовница. В том смысле, что ты имеешь в виду. Мой максимум с ней – минет. И то, я не каждый раз могу кончить.

– Тогда – зачем?

Ральф пожал плечами.

– Сперва я действительно восхищался ее умом. И мне было в кайф пороть ремнем профессора, доктора психиатрии. Потом, когда я прозрел, она прилипла настолько, что я уже не мог ее отодрать. Решила, будто у нас любовь… Теперь, ей самой уже требуется доктор.