Книга Сны женщины - Евгений Хохлов

– Есть соблазн, дорогая.

– Предложите свои услуги Водолееву. Он мечтает о драматурге с поэтическими задатками. Такие нынче в дефиците.

– Пусть себе мечтает ваш Водолеев. Я – нотариус.

– Ах да. Я и забыла. Завещания рифмованные пишете или, может быть, верлибром? Потому так популярны у романтических старушек?

– Будете ехидничать, продолжу про облака сочинять.

– Нет, только не это! Умоляю, помилуйте! – шутовски прижимает она руки к груди. – К тому же, помнится, именно вы вчера горели желанием посвятить меня в историю моего дома.

– Что значит – горел желанием? Между прочим, с нотариусами так не разговаривают, Татьяна Федоровна. Нотариусы – лучшие друзья собственников и наследников. Их надежда и опора. Я серьезно говорю и предупреждаю на будущее, если вы вдруг решите дать отставку вашему покорному слуге и нанять другого… распорядителя.

– Хорошо. Извините.

– Конечно, извиняю. Вы еще так молоды и неопытны. Так вот, дом… Дом в том виде, в котором он вам достался… Дело в том, Татьяна Федоровна, что в начале девяностых годов…

* * *

Начало девяностых, и с войны больше сорока лет прошло. А что изменилось? Что изменилось за этим покосившимся забором? Кое-какие перемены, конечно же, произошли. Подрос сад, рухнула пристройка, где хранились дрова, на ладан дышит крылечко, сползает с крыши уложенный лет двадцать пять назад шифер. Но все так же из распахнутого окошка льются в палисадник озвученные воспоминания о розовом парке Чаир.

Он стоит на пороге, мучимый дежавю, время от времени стучит в дверь, терпеливо дожидается, когда откроют, и подпевает мысленно, вспоминая слова романса: «…сотни тысяч кусто-ов. Снятся твои-и золотистые ко-осы, снится весна… трам-пам-пам… и любо-овь. В парке Чаи-ир…»

И вот за дверью слышатся шаркающие, но быстрые шаги, раздается покашливание, дверь распахивается без всяких опасливых «кто там?», что в наше время, надо оговориться, несколько неразумно. Неразумно, даже если вам повезло жить в некоем особом городе.

И вот она – хозяйка – предстала в дверном проеме. Худа, все еще стройна, подвижна; на плечах замызганные и желтые от старости кружева. Локоны давно уже не золотые, а тускло-серебряные и поредели изрядно. Опирается на палку. Палка здоровенная, и называться должна – клюка. У клюки петелька на рукоятке, чтобы не уронить, не дай бог. Наклоняться в ее возрасте не рекомендуется.

– Что на тростку смотришь? Страшно? Могу и огреть, если пришел обидеть, – сообщает она. – Затем и ношу. А ты думал – опираться?

– Э-э-э… Я ничего такого… Здрасте. Мне нужна госпожа Ванда Лефорж-Свободная. Это вы?

– Я – Ванда Свободная. А ты кто такой? Кого-то ты мне напоминаешь… А, не вспомню. Новый с почты? Пенсию принес? А где Михалыч?

– Н-не знаю. Скорее всего, там же, где и был. Я не с почты. Я – адвокат, позвольте представиться, вот моя визитная карточка.

– Фу-ты ну-ты, карточка.

Она, поджав губы, берет карточку, мечет, не взглянув на нее, в пыль перед крыльцом, подбоченивается и каркает рассерженной вороной:

– Так вот, фу-ты ну-ты. Последний самый раз говорю, а потом вот этим дубьем буду каждого с карточками встречать! Последний раз говорю, что дом с участком я продавать не буду и на попечение ваше людоедское не пойду! Поживу еще свободной и помру свободной, а дом, кому хочу, тому и оставлю! И чтоб ноги твоей здесь больше не было!

– Мадам, я не собираюсь вам предлагать ничего подобного, уверяю вас! Вы зря обо мне плохо думаете – я не из агентства недвижимости и не скупаю дома на морском побережье!

– А что будешь предлагать? Электрогрелку купить? Или бензопилу? Ты кто? Коммивояжер? Или как там вас теперь называют – дирижер по продажам? – измывается Ванда.

– Правильно говорить – менеджер, а не дирижер. Но я не менеджер. Я – адвокат, – терпеливо повторяет он. – Ад-во-кат! Адвокат Букс из Инюрколлегии. Инюрколлегия – государственное учреждение, а не частная лавочка, я вас уверяю. Дело в том, что вы получили наследство, госпожа Лефорж-Свободная. Хочу искренне вас поздравить, прежде всего.

Кажется, последняя фраза была неудачной. Я поздно осознаю, что любой мошенник-вымогала сейчас начинает соблазнять жертву именно такой фразой: «Хочу вас поздравить, вам исключительно повезло!» – а потом просить внести «маленькую сумму», чтобы из нее через день-другой или там черед месяц-другой выросло денежное дерево. Но Ванду, как видно, не проведешь…

– Дожились! По домам теперь ходят! Все мало им, уличным! Что ты мне голову морочишь? Делать нечего? Бездельников теперь как собак нерезаных. Все мужики бездельниками стали. Всегда были халявщиками, а теперь поголовно! Иди-ка откуда пришел, и никаких «маленьких сумм» я тебе вносить не стану! «Мы вас поздравляем, здрас-сте! Внесите маленькую сумму, через год получите миллион»! Как же, миллион! Миллион заморочек, это да, нет сомнений! Так их и без того хватает. Вся жизнь – одна морока! Повадились шляться! Ты еще мне тут на крылечке наперстки раскинь, умник нашелся! А еще такой солидный на первый взгляд!

Разговор получался гораздо более сложным, чем он ожидал. Ванда под старость стала крайне недоверчива и настолько уверена в своей правоте, что переубедить ее представлялось практически невозможным. Легче всего было повернуться и уйти. Но что делать, если необходимо выполнить свои обязанности? И он, повысив голос, насколько позволяли приличия, отрапортовал:

– Адвокат Букс из Инюрколлегии! Это я! Госпожа Лефорж-Свободная! Согласно завещанию гражданина Швейцарии Макса Северина Раабе вы являетесь наследницей состояния, оцениваемого в… Вот, ознакомьтесь, пожалуйста!

Она запнулась на полуслове, очумело взглянула, на всякий случай приуготовила клюку, так, что мне даже пришлось попятиться в целях личной безопасности. Кто знает, что придет в голову этой полоумной старухе?

– О каком это ты… гражданине Швейцарии? О каком это ты… Северине? Откуда ты… знаешь? О Северине-то?

– Я из Инюрколлегии… – повторяет он уж который раз. И, глядя на ее «тростку», размышляет, не придется ли делать ноги. Но Ванда вроде бы входит в разум. Вот уж неожиданность!

– И впрямь, что ли, адвокат? Ничего не понимаю…

Голос ее упал, стал совсем хриплым. Из кармана юбки она потянула очки и, не надевая, дрожащей рукой приложила их глазам, стала жадно разглядывать документы с солидными печатями:

– Макс Северин Раабе… Вот, значит, как… Ах, мерзавец! Не сдох-таки! А я тут маюсь на персональную пенсию… Что сейчас моя пенсия? Копейки… Дом вот-вот развалится. И шляются вокруг всякие, юлят, выманивают… Северин… Рабе-Швабе, гляди ты. Один обман всегда. Прокляла бы его, погубителя… Да уж не раз и проклинала, будет с него. Завещание? – вдруг встрепенулась она. – Так он все ж… преставился? В очередной раз. Так надо понимать?

– С прискорбием подтверждаю.

– С прискорбием. О чем это ты скорбишь?