Книга Королевские клетки - Илья Ганин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Дно у ванны плавочной прогорело. Или швы "пошли", а варщики это дело заспали. Но это уж вы, господа хорошие, сами разберете.
— Вы, досточтимый, вроде поверенный, а не мастер-стеклодув? — теперь и Лиля смотрела на него с подозрением.
— Не мастер. Выбраковка я.
— Кто?!
— Выбраковка. Сварить-то я стекло мог, да работать с ним — нет. — Поверенный вроде как продолжал мило улыбаться, вот только улыбочка была вымученная, прикрывающая старую боль. — У меня очень сильно слезятся глаза в сухом да горячем воздухе. Вот и не попал я в мастера-стеклодувы. Ваше Сиятельство, вы уж не откажите меня проводить — вам тут сейчас делать нечего, поговорить мы не сможем — а ответ вы же мне короткий дадите?
Лилиан согласилась и они не спеша — а куда уж тут спешить? — пошли к главному входу.
— Понимаете, — сумбурно излагала Лиля свои построения. — Мои партнеры…
— Понимаю, понимаю, Ваше Сиятельство. — кивал головой досточтимый поверенный. — Никак нельзя мнение партнеров игнорировать. Очень приятно слышать в наши-то времена такую ответственность. Обязательно все ваши предложения передам, внимательнейше рассмотрят их.
— Вы Ваше Сиятельство, не тушуйтесь, что пожар приключился — утешающе говорил Экар, поддерживая ее под локоток. — Дело-то совершенно житейское, нас ведь тоже за такие вот случаи из столицы во времена оны выставили. Я вот как раз там стоя мудрость вашего подхода-то оценил — ну, вот не дай Альдонай, погиб там кто — ну так найти-то да натаскать нового недолго, а коли у нас мастер погибнет — бывало, целые сорта стекла теряли.
Я вам вот что скажу: будете в Эльване, дайте нам знать. Проведем вас по лучшим мастерским — ахнете! Удивлены? Мы всех дорогих гостей так водим, лет двести уже. Красота светлая, как цветок огненный распускается, ключом лесным, прозрачным застывает, росным полем блестит. Никто равнодушным не остается. Никто. Особенно — кто сам с трубкой стоял, да шихту мешал.
Говоря о стекле, достопочтенный поверенный менялся. Вместо длинных, юридически выверенных формулировок, появлялся говорок мастерового — образный, скорый, построенный как короткие вопросы — ответы.
…Спросите — а как же не боитесь, что тайну украдут? А на то у нас старая-старая история есть, еще тех времен, когда мастера-стеклодувы меж собой враждовали. Один мастер к другому в мастерскую прокрался, все посмотрел внимательнейше, все зарисовал да записал — уж где он грамоту изучил, о том история помалкивает. А вот не вышло у него ничего дельного, сколько он потом ни старался. Так он внимательно по мастерской ходил, что не подумал, откуда песок возят. Так и не увидал, как песок просеивают, как драга устроена, как в нее песок кидают… Песок-то он брал чистый — да крупноват он был. И все.
Когда умер он, выкупили мы его записи — вдове золотом по весу честно заплатили — всем и показываем с тех пор. Старший мастер, говорят, чуть не помер со смеху, когда читал. Никогда, говорит, я так аккуратно да точно дело не описывал — терпения не хватало. Надо, говорил, подмастерьев учить по тем свиткам, только вот свои же глупости поправлю. И учим. И всегда историю рассказываем. Правило у нас такое.
Так что, на дело-то смотреть можно. Да только мастером надо быть, чтобы понять на что смотришь. А кто любит чужое дело воровать — тот мастером не бывает.
Так, за разговором, и дошли до главного входа, где все еще бродила непривязанная лошадка поверенного.
— Полагаю, встретимся мы и еще раз, Ваше Сиятельство. Глядишь, и вопрос с партнерами разрешится. Будьте здоровы да счастливы, Ваше Сиятельство, удачи вам.
И уехал.
Через час пришел хмурый Ганц и сказал:
— Ваше Сиятельство, не было никакой служанки.
— Что?..
— Не водила и даже не отправляла никуда никакая служанка Раммита Экара. Часовым я, конечно, устрою веселую жизнь за ротозейство — но это выходит, он планировку знал и сразу понял где что происходит.
Лилиан пожала плечами. Сейчас ее больше всего занимали остатки по складу стекла и перспектива не успеть сформировать грузы следующей партии. О стоимости и сроках восстановления мастерских не хотелось даже думать.
По всему замку тянуло гарью.
Лилиан и Ганц все-таки подозревали поверенного в организации диверсии — до тех пор, пока через четыре дня все-таки не дождались пока мастерская более-менее остыла и не удалось расковырять залитые стеклом и оловом камни. И разбирательство заняло еще два дня.
В основании ванны лопнуло — а потом и прогорело — четыре камня, борт и часть дна провалились, через дыры хлынуло олово, а автомат, придуманный Лилей, вылил всю остальную стекольную массу ориентируясь на падение уровня. Жара и искры подпалили сначала угольную пыль. Кислород, продолжавший поступать к огню, моментально раздул все это до состояния взрыва. Ну, а дальше уже все горело само. Кирпичи просто не выдержали нагрузки под нагревом. Просто плохой кирпич. Просто никакого способа его проверить. Просто неудачная кладка.
Все очень просто.
С точки зрения Рика, жизнь в летнем полковом лагере в основном состояла из беготни и криков. Крики были разные: кого-то звали, с кем-то ржали, на кого-то просто орали. И все, за исключением капитанов рот и Джеррисона, бегали.
Джеррисон, попав к себе домой — Рик сразу отметил, насколько спокойнее и увереннее он себя тут чувствовал — хоть и не бегал, но постоянно куда-то "очень быстро шел" и "весьма громко разговаривал".
Он подскакивал по общей побудке, распихивал Рика, отправлял оруженосцев за кашей — те уже и ныть перестали — и начинал влезать в каждую мелочь. Иногда казалось, что вся его деятельность и состоит в выяснении, куда третья рота подевала лопаты и почему на вторых воротах пика у часового была короче, чем ему виделось правильным. Тем не менее, все участники процесса, включая Джеррисона, похоже считали совершенно нормальным и правильным полчаса на совещании командиров рот обсуждать "самострелы с ложей сосновой, количеством два, почти новые" внезапно пропавшие у второй роты и обнаружившиеся у четвертой. Причем факт самостоятельной миграции самострелов никого не интересовал, интересовало где они останутся.
Рик не то, чтобы маялся от безделья, но дело себе нашел сам. Он обошел лагерь и заглянул в каждое интересное место. Поучаствовал в великом споре "О копчении сала", поддержав сторонников точки зрения "сожрать свежим". Узнал где и как устроилась Марика. Был — раз уж не соблюдал вида владетельного сеньора — выгнан старшей ткачихой, убедившись, что на всех войнах обогащаются не солдаты и государства, а кузнецы и портные.
Посмотрел как в учебной роте гоняли новобранцев, включая и сыновей барона Савернея — а то что-ж? Те, конечно, пытались рассказать сержанту что уж они-то! Сержант, пожав плечами, поставил против них десяток новобранцев же с тремя деревянными алебардами, коротко объяснив им что-то.