Книга Никаких мужчин! - Кэтрин Джордж

Ароматерапия потерпела крах. Странно, думала Эйвери немного времени спустя, что человек может нежиться в теплой постельке и чувствовать себя бесконечно усталым, но все же мучиться от бессонницы. Она внезапно напряглась. Сердце громко застучало, а глаза сами собой крепко закрылись, когда скрипнула дверь. Обнаженное мужское тело скользнуло к ней под одеяло.

— Я так сильно хочу тебя, что не могу заснуть! простонал Джонас, обнимая любимую.

— Почему ты так долго не приходил? — прошептала она в ответ. Он тихо рассмеялся и поцеловал Эйвери, в то время как его руки ласкали ее тело.

— Ты забыла раздеться! — обвиняющим тоном произнес Джонас и принялся стаскивать с нее пижаму.

Эйвери страстно помогала ему, наслаждаясь его прикосновениями и запахом. Джонас потянулся и включил свет, а затем оперся на локоть и посмотрел на женщину.

— Ночь за ночью я лежал без сна и мечтал об этом, — сказал он ей, ласково убирая волосы с ее лба. Я должен убедиться, что ты реальна.

Эйвери улыбнулась.

— Есть и другие способы убедиться в этом…

Поцелуй был долгим-долгим, его зубы нежно покусывали губы Эйвери, язык дразняще гладил их, соблазняя, руки ласкали ее тело.

— Я хочу тебя! — взмолилась Эйвери и застонала, когда он вошел в нее. Они двигались вместе с такой страстной жадностью, что наслаждение скоро затопило Эйвери, и Джонас был с ней, был частью ее.

Оба сразу же заснули, крепко прижавшись друг к другу. Когда Эйвери рано утром проснулась, ее по-прежнему обнимала властная рука. Она сонно улыбнулась и задремала.

Открыв глаза во второй раз, она обнаружила, что лежит одна. Шторы были раздвинуты, и за окном царила чудесная зимняя сказка. Эйвери слышала, как Джонас насвистывает в душе. Она выскользнула из кровати, надела пижаму и подошла к окну, чтобы полюбоваться на сад, засыпанный снегом.

— Ото! — сказала она с благоговением. — Боюсь, камелии крышка.

— К черту камелию, лучше подумай о моей машине! Надеюсь, у тебя есть лопата? — заявил вышедший из ванной Джонас.

— Пойду приму душ, — сказала она.

Джонас обнял ее за плечи, на его лице была написана решимость.

— Эйвери, после вчерашней ночи нет никакого смысла припоминать старые обиды.

— Я знаю, — усмехнулась женщина, ее глаза весело блеснули.

— Ты со мной согласна?

— Да. — Она провела рукой по его мускулистому торсу. — Ты замерз. Иди оденься. Поговорим за завтраком.

Эйвери спустилась вниз через двадцать минут, накинув куртку поверх черного шерстяного свитера и брюк, и обнаружила, что Джонас мерзнет в одной рубашке. Он с завистью посмотрел на нее.

— Ты хорошо утеплилась, дорогая. Я только что позвонил отцу и сказал, что не смогу приехать сегодня. Он поработает до тех пор, пока я не вернусь.

— Значит, ты у меня застрял, — с восторгом констатировала Эйвери и сочувственно оглядела его. — Тебе, должно быть, холодно. Я сейчас поищу что-нибудь!

Она побежала наверх, покопалась в гардеробе и вернулась на кухню с большим серым свитером.

— Тебе повезло — у меня есть дурная привычка покупать мужские свитера из-за их длины. Примерь.

Свитер немного жал Джонасу в груди и был на пару сантиметров короче, чем нужно.

— Зато он теплый, — с благодарностью сказал он и поцеловал Эйвери. — Спасибо, дорогая. Что у нас на завтрак?

Пока Джонас резал хлеб и готовил чай, она делала омлет. Затем они набросились на еду как волки и начали разговор, лишь перейдя к поджаренному хлебу и мармеладу.

— Итак, мисс Кроуфорд, что будем делать дальше?

— Голосую за небольшое возвращение — не для того, чтобы ругаться, — торопливо поправилась она, заметив его помрачневший взгляд. — Давай перемотаем пленку назад — до того момента, как Пол сделал свое грязное дело.

— То есть ты хочешь, чтобы мы с тобой снова стали воскресными любовниками? — разочарованно спросил он.

— Пока — да.

— Пока? Что это значит?

— Что мы снова должны привыкнуть друг к другу.

— Но мы будем вместе не так часто.

— Это лучше, чем ничего. Возможно, иногда ты сможешь вырваться в загородный дом, а я буду приезжать в Лондон каждый свободный выходной, — пообещала она.

Он уныло посмотрел на нее.

— Я боялся, что ноги твоей в моем доме больше не будет.

Она улыбнулась:

— В следующий раз я ожидаю более теплого приема.

— Гарантирую. Кстати, о теплых приемах. Вчера внизу ты даже не соизволила меня поцеловать, так что с моей стороны было сущим безумием вламываться в твою спальню в голом виде.

Эйвери усмехнулась.

— Мне показалось, что я пролежала без сна целую вечность, надеясь, что ты придешь.

— Тогда какого черта ты сама не забралась ко мне под одеяло?! — потребовал ответа Джонас.

Она покачала головой.

— На сей раз был твой ход. И к тому же ты вел себя весьма враждебно, помнишь?

— Эйвери, в любой момент ты можешь лечь в мою кровать, и я буду ждать тебя — вот так. — С этими словами Джонас подарил ей долгий поцелуй, который немедленно вызвал ответную реакцию.

К их большому сожалению, ближе к полудню прояснилось. После обеда выглянуло солнце, и температура поднялась до вполне приемлемой. Теперь проблема с машиной была решена.

— Утром мне придется уехать, — сказал Джонас, когда они лежали у камина после обеда. — Жаль, что снегопад закончился.

— У нас еще есть остаток дня, — сонно произнесла Эйвери.

— И ночь, — напомнил ей Джонас. — Так скажи, что ты думаешь о моем доме в Лондоне?

— Я не успела как следует рассмотреть его. Мое внимание было сосредоточено на пьяном и опасном хозяине.

Глаза Джонаса сверкнули, и он прижал палец к ее губам.

— Это ты была опасна, Эйвери Кроуфорд. Пощечина оказалась очень болезненной.

— Извини, но… Нет, — поправилась она. — Ты сказал то, что сказал, я сделала то, что сделала, так что мы квиты.

— Хорошо, — решительно согласился он. — А теперь о доме. Мои родители пару лет назад решили переехать и сразу же спросили, не останусь ли я в нашем особняке. Идея мне понравилась… А когда это «пока» закончится, ты переберешься ко мне, Эйвери?

— Возможно, — осторожно ответила она. — Но совместная жизнь — это важный шаг. Мы не очень долго знаем друг друга, Джонас.

— Однако этого времени оказалось достаточно, чтобы я безнадежно в тебя влюбился. — Джонас поцеловал ее, чтобы подтвердить свое заявление.

— Совсем не безнадежно, — задыхаясь, произнесла Эйвери, когда смогла говорить. — Я испытываю к тебе то же самое.