Книга Ресторан "Хиллс" - Матиас Фалдбаккен

– Я подумал, что романеско придется как нельзя кстати.

Если я умею занудить любой разговор, то повар великий мастер свести беседу на нет. Так мы и пялимся друг на друга, тяжело дыша, он через свой приплюснутый нос, я через свой обрамленный растительностью рот. Наконец он кидает томаты на разделочную доску и поворачивается ко мне спиной. Я направляюсь в зал и кручу головой, обозревая завтракающих. Голова крутится не в такт шагам, как у птиц семейства куриных. Встретившись взглядом с Дамой-деткой, я ощущаю тяжесть проклятой романеско в правой руке. Почему я не оставил ее в кухне? Зачем я приволок с собой в зал капусту? Дама-детка взглядывает на овощ, потом на меня. Она машет мне рукой, и я не вижу иного выхода, кроме как все так же по-птичьи выступать/шествовать/вышагивать в ее сторону, с капустой в одной руке и волдырем/клочком кожи на другой. Она кладет телефон на стойку кверх стеклом. Хотелось бы мне предъявлять тебе другое лицо; демонстрировать другую физиономию. Я бы с радостью показал тебе лицо, которое было у меня, скажем, лет 12–14 тому назад. Но того лица уж нет. Оно больше не существует. А есть только это. Изрядно изношенная физия. Я ощущаю свою изношенность, свой возраст, когда она, неподверженная порче, лишенная возраста, смотрит в мое теперешнее лицо.

– Ничего себе капустка, – говорит она.

– Да…

– А она что такое?..

– Это такая цветная капуста.

– А, – улыбается она.

– Называется романеско. Вкусовые ощущения едва уловимо обнаруживают родство с брокколи.

– Неужели?

– Да.

– …

– А вот посмотрите на это, – говорю я, поднося овощ к самому ее лицу.

– С ума сойти.

– Да. Вы ведь, наверное, обратили внимание, как она хитроумно закручена.

– Ага, здорово.

– Можно подумать, что ее создали по чертежам Бенуа Мандельброта, – говорю я и добавляю «хе», которое звучит громковато, звучит так, будто я кашлянул, отхаркнулся; звук образовался где-то в самой глубине гортани.

– …

– Меня привлекают такие сложные, такие невозможные визуальные образы, – продолжаю я, теряя контроль над собой.

– Такие бездонные визуальные образы.

Я держу романеско на вытянутых пальцах словно маленький череп, изучаю его, прищурившись, и внезапно слышу, как мой голос пускается развивать следующую цепочку умозаключений:

– Представить только, как славно было жить в старой Европе, в совсем еще недавние времена, когда можно было, например, войти в дверь, подняться по лестнице, а там сидит М. К. Эшер и с величайшей точностью вырезает на деревянных досках невозможные геометрические фигуры. Подумать только, как мило. Абсурдные и невозможные с точки зрения перспективы фигуры он вырезал на древесине, взглядом исследователя находя нужный фокус, а потом печатал свои изысканные гравюры. Вот и все. Ему было приятно их создавать. Нам интересно их разглядывать. Теперь все не так. Мы не можем отправиться на рынок в Нюрнберге и увидеть, что в лавочке сидят бок о бок Альбрехт Дюрер и его женушка Агнеса, урожденная Фрей; чтобы торговать гравюрами мужа, рядом с зеленными лавками Агнеса построила свою лавку. Бездетная чета Дюреров наезжала на рынки и ярмарки Лейпцига и Франкфурта и предлагала самым обычным людям по сходной цене купить богом целованные гравюры. Ни один эпический гений не придет теперь на базар торговать своими гравюрами. Теперь об этом можно забыть. Теперь повсюду шаурма и замена стекол в мобильных телефонах. Бедная Европа. Зато нет проблем починить мобильник.

Дама-детка слушает. Но воспринимает ли? Я теряю нить. Она полезна, говорю я теперь. Антиоксиданты необходимы для здоровья, говорю я. Не это ли первейший признак пустозвона? Люди, имеющие привычку болтать о вещах, в которых они ничегошеньки не смыслят, обязательно заведут волынку об антиоксидантах. Антиоксиданты обеспечивают защиту от образующихся в организме свободных радикалов, говорю я. Это важно, в частности, для профилактики рака. Слишком большое число свободных радикалов вредоносно для клеток тела. Много антиоксидантов содержится в шиповнике и грецких орехах. В кислой вишне и семенах подсолнечника. В чернике. И в чае. И в шоколаде! Вы это знали? Нет, Дама-детка не знала этого. Вы, может быть, понимаете уже, к чему я клоню? Нет, она не вполне уверена. А к тому, что и в овощах тоже содержится масса антиоксидантов. В краснокачанной капусте и в кудрявой капусте. И в особенности, пожалуй, в брокколи. А рядом с брокколи можно поставить что? Дама-детка показывает на капусту. Совершенно верно! Романеско.

Ну всё, полный атас. В панике я застываю на несколько секунд с овощем в руке и губами, сложенными как бутылочное горлышко; как раз в этот момент из кухни появляется флорист с огромным букетом лилий в руках. Я громко окликаю его.

– Постойте!

Флорист останавливается. Я кладу капусту на барную стойку.

– Можно вас попросить, вы уж проследите, чтобы тычинки были обрезаны, иначе эти ваши лилии через пару дней запахнут навозом…

– Разумеется…

– Хорошо. И не тяните, подрежьте их поскорее, пожалуйста.

– Ладно.

– Но вообще лучше отщипнуть их пальцами, и желательно под пальцы подложить бумажку. А то эти тычинки все вокруг окрасят.

– Мне это известно, – говорит флорист с вопросительным выражением на лице.

Я вещаю слишком громко, но теперь уже будет странно вдруг понизить голос, и я продолжаю на тех же децибелах.

– Хорошо.

– Можно мне счет? – говорит Дама-детка. У нее такое гладкое лицо, трудно уяснить, что оно выражает. Разочарована ли она, обижена, в панике мечтает поскорее убраться отсюда – или она просто хочет оплатить счет, не угадать. Ее лицо похоже на плоскопанельный дисплей, вилка которого выдернута из розетки, на обесточенный так называемый умный телевизор. Она не сводит с меня своих глазелок с чуть ли не голубыми белками, пока мне не удается выдавить из себя профессиональное, сдержанное, скупое, деловое, жесткое, отчаянное «разумеется» и приправить это «разумеется» таким резким кивком, что прядь волос падает мне на лоб. Со стороны я, должно быть, выгляжу клоун клоуном. Вытянув вперед и вверх руку, что больше всего напоминает скособоченное гитлеровское приветствие, я кричу Шеф-бару с торца стойки, что здесь желают оплатить счет. Я именно так и выражаюсь: «желают оплатить счет». Шеф-бар кладет счет на маленькую тарелочку, и я несу ее от кассового аппарата к Даме-детке. Это тарелочка производства Рёрстрандского фарфорового завода, я знаю.

– Счет за четверной эспрессо, подается на миниатюрной тарелочке из фаянса, – говорю я и легким движением опускаю тарелочку на стойку словно трясогузку.

– На тарелочке из чего? – говорит Дама-детка.

– Из фаянса.

– Как вы сказали?

– Фаянс.

– …

– Изделия из глины. Первоначально из Фаэнцы. Делфтские фабрики пытались делать посуду, похожую на китайский фарфор – ну, знаете, белый такой, с голубым декором. Фаянс пользовался большой популярностью.