Книга Вратарь и море - Мария Парр

Когда мы доехали до большой дороги, я переложил его на багажник к Лене.

– Ты сама отвези, я у него утром был, – сказал я.

Лена нахмурилась и собралась что-то ответить, но я уже укатил.

Вот так и вышло, что в тот вечер мы поехали каждый своей дорогой. Лена – к деду, я – в Холмы к Биргитте. И в следующие месяцы такое повторялось не раз.

Просто в одночасье началась весна. Желтые одуванчики заполонили канавы и были похожи на россыпь звезд. Море ярко блестело, а на склоне на полдороге к Холмам среди прошлогодней травы проклюнулись белые ветреницы. Я видел, что их больше с каждым днем, ведь я каждый день навещал Биргитту и ее семейство. И даже начал привыкать к вегетарианской еде.

После несчастья мне удалось наконец спокойно поговорить с Биргиттой. И оказалось, что курица яйца выеденного не стоит, если хорошенько посмеяться над ней вдвоем.

И в школе все поменялось. Утром после спасательной операции я заявился в сапогах. Мне надоело ходить с мокрыми ногами, и плевать я хотел, что подумает об этом Кай-Томми и как он будет морщить нос. Короче, жизнь моя стала легче по всем статьям, кроме одной – обстановки дома, в Щепки-Матильды.

Не знаю, чего я ждал от возвращения деда домой. Но я рисовал себе картину, как мы сидим у него в подвале, говорим о случившемся и оба качаем головой, вспоминая огромного палтуса и драматические события. Я рассчитывал, что дед, по крайней мере, тепло посмотрит на меня и скажет спасибо, как сделал папа. Но дед молчал. Как будто бы вся сцена с зажатой переметом рукой мне привиделась. Он бродил среди нас как тень, прижав руку к телу, сгорбившись и повесив голову, чего я раньше за ним не замечал. Может, он сердится?

В первый же; день, когда солнце стало припекать по-настоящему, я предложил деду:

– Давай сходим в лодочный сарай.

Он быстро провел рукой по лицу и сказал, что пока не в форме.

– В другой раз, может быть, – добавил он скороговоркой, не глядя на меня.

– Ну хорошо.

Я постарался не выдать своего разочарования.

Снова спросил через несколько дней, но опять услышал про другой раз.

И какая-то пустота появилась в душе. Почему он не хочет проводить со мной время?

И Лена больше не хлопала входной дверью, сотрясая наш дом. Сначала мне показалось, что это неплохо, но на самом деле я от этого грустил. Она все время пропадала на своих идиотских тренировках, а если мы пересекались, была сама на себя не похожа – тихая и молчаливая.

А потом, мирным субботним утром, через несколько недель после возвращения деда, все стало гораздо-гораздо неприятнее. Потому что я увидел в окно, как дед с Леной идут вдвоем в лодочный сарай. На нем впервые после несчастья был рабочий комбинезон, а Лена несла ящик с инструментами.

У меня чуть слезы не полились, так я рассердился. Почему они не позвали меня с собой?

Я с трудом сглотнул комок в горле, отошел от окна и поехал в Холмы. Пусть делают что хотят.

Больше я не звал деда сходить вместе в лодочный сарай. Но впадал в отчаяние, обнаруживая, как часто они с Леной проводят там время вдвоем, пока я езжу в Холмы или еще куда-то.

Румба и катастрофа

– Как хорошо они придумали, раз на Рождество не удалось! – сказала Ильва радостно.

Наступил май, и в чью-то полоумную голову (наверняка учителя музыки) пришла светлая мысль: пусть ученики музыкалки выступят на празднике для родителей нашего класса. Я прямо разъярился, когда Рогнстад сказал об этом. Может даже не мечтать, что я еще раз буду так убиваться, как перед прошлым концертом.

– Могу или сыграть «К Элизе», или не выступать совсем, – заявил я.

И с удивлением выяснил, что категоричность работает.

Ильва, которая тяжело носила малыша первые месяцы, сидела рядом со мной и сияла как звезда. У Лены самая красивая мама из всех мне известных мам, я всегда так думал. У нее длинные черные волосы и серебряный шарик в носу. Но сегодня она была прекрасна как никогда. От нее шел свет. Одной рукой она держала за руку Исака, а второй гладила свой живот. Надо же, чтобы человек так радовался концерту!

Я покосился на Лену. Она мрачно смотрела прямо перед собой. К концерту она готовилась, это я точно знал. Всю последнюю неделю я слышал, как у них за стеной подвывает синтезатор. Вот только есть ли от занятий толк…

В школьном зале, где сидели выступающие, их родители и родственники, было полутемно. Я отыграл «К Элизе», Крёлле долго и громко мне хлопала.

Пришел черед Лены. Она была в платье – последний раз я помню ее в таком виде на свадьбе Ильвы и Исака. Волосы уложены по законам высокой парикмахерской моды. До меня впервые дошло, что Лена очень похожа на Ильву.

Моя соседка врубила звук на полную громкость и заиграла что-то вроде румбы. Сразу стало понятно, что она решила пойти ко дну с высоко поднятым знаменем. С остановками, нещадно фальшивя, Лена, однако, доиграла пьесу до конца, но я чувствовал, как люто она ненавидит каждую, каждую, каждую ноту. Закончив, она спрыгнула со сцены и села рядом с Андреасом, а не с нами.

Я осторожно покосился на Ильву. Она махала Лене, подзывая ее, но напрасно. Моя соседка сердито смотрела на свои ботинки, а на сцене блистала с джазовыми вариациями Биргитта, покоряя слушателей.

Концерт кончился, мы стояли на парковке и ждали родителей.

– Вроде ничего прошло, – сказал я наконец.

Лена поежилась, пытаясь одернуть надоевшее платье, и сердито посмотрела на меня.

– Завтра у нас игра. В два часа. Придешь? – спросила она взвинченно.

– Первый матч в городе?

Лена кивнула. А я уже давно не видел, как она стоит на воротах. И она давным-давно ни о чем меня не просила.

Неожиданно я смутился и обрадовался, но только открыл рот – сказать «да», как к нам подошла Биргитта.

– Привет! – сказала она. – У меня завтра день рождения. Не хочешь зайти к нам в три часа?

– А… мм… – забормотал я. – Конечно…

Вот так же;Лена смотрела на меня, когда я выдал тайну о постройке плота.

– А ты, Лена?

Ни звука в ответ. Лена просто повернулась и ушла.

И тут я понял, что очень зол. Хватит с меня, сушки соленые! Я бросился за ней вдогонку.

– Что с тобой такое, Лена?

Она не отвечала.

– Почему ты считаешь, что я обязан пропустить день рождения, только чтобы посмотреть какой-то рядовой матч?

Лена остановилась.

– Мне до лампочки, что ты будешь делать! Это твоя жизнь.

– Вот именно! – закричал я. – И меня достало до пузырьков, что ты все время всем недовольна! Бешеная!