Книга Голландская республика. Ее подъем, величие и падение. 1477-1806. Том 2. 1651-1806 - Джонатан И. Израэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ле Клерк забыл добавить, что именно Ван Лимборх также возродил память о давно забытом интеллектуале из среды евреев-сефардов, У риале да Коста (ок. 1583-1640 гг.), который в своем «Исследовании фарисейских традиций», опубликованном в Амстердаме (на португальском) в 1624 г., отрицал бессмертие души. Его книга была проклята старейшинами сефардской общины и публично сожжена магистратом Амстердама, а сам да Коста в приступе депрессии, вызванной развязанной против него травлей, покончил жизнь самоубийством в 1640 г. Тираж книги был практически весь уничтожен, и она считалась безвозвратно утраченной, пока в конце XIX в. в Копенгагене не был обнаружен единственный уцелевший экземпляр. Опубликовав в 1687 г. написанную на латыни автобиографию да Косты, озаглавленную «Exemplar humanae vitae» («Образец человеческой жизни» (лат.)), рукопись которой сохранилась в бумагах Епископия, ван Лимборх стремился показать, в первую очередь, все зло религиозной нетерпимости на примере трагической судьбы да Косты, чей дух был сломлен преследованиями, которым его подвергли старейшины еврейской общины в Амстердаме и раввины. Но ее результатом стало извлечение из тьмы забвения личности человека, который, вызвав к себе определенные симпатии, в то же время получил более широкую известность благодаря тому, что отвергал веру в бессмертие души. Имя да Косты неизбежно стало связываться с именем Спинозы, а его сочинение было включено в расширяющийся список книг, которые были бельмом на глазу ортодоксальных клерикалов всех мастей.
Наконец, кроме местных традиций, призывавших к веротерпимости, на общественное мнение Нидерландов оказал влияние величественный гений Пьера Бейля, который в 1680-е и 1690-е гг. стал апологетом, par excellence, главным образом на философских основаниях, неограниченной веротерпимости для каждой личности, включая право ошибаться и придерживаться необоснованных взглядов.
Тем не менее, распространение терпимости, будь то республиканская веротерпимость де ла Кура, Валтена и Лети, или теологическая веротерпимость Епископия и ван Лимборха, или философская, научно обоснованная веротерпимость Бойля, не находили полного отклика среди значительного, если не подавляющего большинства людей, представлявших общественное мнение в Республике, в том числе основное интеллектуальное общественное мнение в среде гугенотов. Регенты, университетские кураторы, профессора и проповедники, в основном, были более веротерпимыми, чем их коллеги в остальной части Европы. Но они придерживались, в большинстве своем, принципов половинчатой веротерпимости, продиктованной практическими соображениями, подавляя некоторые проявления крайней нетерпимости. До определенного момента любому позволялось обсуждать и проповедовать религиозные взгляды, расходившиеся с общепринятыми. Вполне возможно, что для иностранных гостей, привыкших жить в обществах, обладавших большим религиозным единообразием, где инакомыслие подвергалось гонениям, степень религиозной свободы, с которой они сталкивались в Республике, часто казалась, даже в конце XVII в., устрашающей и абсурдной. У Стоупа были многочисленные преемники, которые продолжали развивать эту тему. Один английский наблюдатель описывал Голландию как «университет всех религий, ярмарку все сект, куда стекаются все религиозные коробейники, дабы сбывать свои безделушки, свои ленты и свои фанатичные погремушки». Но такая реакция в целом отражала положение дел в Амстердаме, а не в остальной части нидерландского общества, и даже по отношению к Амстердаму и Роттердаму была излишне упрощенной. Даже в этих городах существовали жесткие ограничения относительно того, что можно было издавать, открыто провозглашать или даже поверять другому в частном обсуждении. Каждому следовало помнить о том, чтобы не переступать эту критическую черту. Даже в Амстердаме, отмечал в 1701 г. Бейль, за любую публикацию, противоречившую доктрине Святой Троицы, ее автор вполне мог угодить в тюрьму. Именно эта двойственная, половинчатая терпимость была действительной отличительной характеристикой Нидерландской Республики в конце Золотого Века, частичная веротерпимость, смешанная с теологическими и политическими трениями, как внутри основных церковных групп, так и между ними, а также между ними и их сектантскими ответвлениями.
СВОБОДА И ПОРЯДОК
Декарт жаловался в 1643 г., что Соединенные Провинции были не столь «свободными», как он первоначально предполагал. Несколько десятилетий спустя Спиноза и Бейль, не говоря уже о Норбахе и Валтене (см. стр. 349, 359 ниже) имели еще более весомые причины жаловаться на ограниченный характер нидерландской свободы. В XVII — начале XVIII вв. посещавшие Республику иностранцы обычно восхваляли сравнительную свободу, которой пользовались как группы населения, так и отдельные лица в Республике. Но более проницательные из них также отмечали, что эта свобода была сложным явлением, обусловленным той глубокой заботой, которая уделялась поддержанию порядка и дисциплины в обществе.
Ни один аспект нидерландской свободы в Золотой Век не производил такого впечатления на современников, особенно иностранцев, как та свобода, которой обладали женщины всех сословий и положения. Нидерландские женщины, даже молодые и незамужние, могли свободно уходить из дому и возвращаться одни, без всякого сопровождения, работать, заниматься делами и принимать участие в беседах почти наравне с мужчинами. Все наблюдатели соглашались, что в нидерландском обществе жёны не находились в такой зависимости от своих мужей, как где бы то ни было еще. Немец Хейнрик Бентем, писавший в 1690 г., проводил разительный контраст между тем, как ходят в церкви по воскресеньям голландцы и немцы, отмечая, что в Германии мужья шли вместе, разговаривая между собой, тогда как их жёны следовали за ними, окруженные детьми. Только в Голландии, как пренебрежительно отмечал он, женщины сопровождали друг друга в церковь, сплетничая по дороге, тогда как их мужья вели детей: «ибо здесь курица кукарекает, а петух просто кудахчет»[4].
Но, как отмечает Лети, именно личная свобода, предоставленная женщинам и девушкам, наиболее ярко демонстрирует связь между вольностью и порядком. Женщины могли пользоваться большей степенью независимости, приходить и уходить, когда пожелают, по той же причине, по которой одинокий мужчина, или иностранец-путешественник, мог гулять по нидерландскому городу днем или ночью, сравнительно мало опасаясь, что станет жертвой ограбления или нападения: каждый человек находился и ощущал себя в безопасности. «On peut voyager librement par toute la Hollande seul et en compagnie sans crainte d'estre detroussé» («Вы можете свободно путешествовать по всей Голландии в одиночку и в компании, не опасаясь ограбления» (фр.)), — отмечал Жан де Париваль в 1669 г. Швейцарец Альберт фон Халлер, живший в Голландии в конце 1720-х гг., с удивлением обнаружил, что в Лейдене всякий мог без оружия гулять по городу, и любой человек был настолько спокоен за свое имущество, что мог оставить дверь дома незапертой и уехать на несколько дней, не опасаясь воровства. Уровень преступности был — и субъективно воспринимался — низким.
