Книга Забытые - Диан Дюкре
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– То, что он здесь, – это настоящее чудо. Рояль как младенец, который появился ради нашего спасения! Меня переполняет радость, даже когда я просто смотрю на него. Назовем его Иисусом! Он будет жить в деревянной хижине, благодаря ему у нас будет больше хлеба и, может быть, гнилая вода даже превратится в вино! Если этот рояль – не Мессия, то я больше не Сюзанна!
Женщины, посмеиваясь, соглашаются. Сюзанна, вновь охваченная неистовым желанием танцевать, приподнимает юбки, оголяя икры, и, видя, что Лиза задумалась, начинает ее дразнить:
Открывается дверь, входит Эрнесто. Его волосы уже немного отросли. Лиза краснеет так, что ей позавидовала бы любая местная малиновка. Начинается самая счастливая пора их любви. Ева наблюдает за ними. Возникшее между Лизой и Эрнесто чувство так естественно, что ему не страшны никакие насмешки.
4
Эрнесто трудился всю ночь, чтобы превратить барак с роялем в театральную сцену. Он подвесил к потолку чистые белые простыни, позаимствованные в медпункте, единственном месте, где можно было найти такую роскошь; на простынях он нарисовал облака, да так искусно, что казалось, будто они кружевные, и звезды с розоватыми лучами. Эрнесто долго смешивал краски. Он, как животное, нюхал, согнувшись, почву, разминал грязь, растирал корешки, чтобы получить нужные краски для звезд, которые должны были быть цвета заходящего солнца. В глубине сцены, на высоте около метра, прямо за роялем, который возвышался в центре, он нарисовал декорации: густой лес из самых разных деревьев, а в центре – плакучую иву, ветви которой, казалось, касаются пола. На старенькой простыне красуются сокровища, о которых в лагере можно только мечтать: разноцветные гирлянды, столы, ломящиеся от снеди: поросенок, вино, сыр и хлеб! «Сикстинская капелла» нового Микеланджело по имени Эрнесто. Этот мужчина, не обладая ни выдающейся внешностью, ни высоким ростом, сумел создать целый мир.
Перед сценой стоят скамьи из деревянных досок. В конце каждого ряда – маленькие лампочки в картонных абажурах; они подвешены на стержне в виде стебля, сделанном из колючей проволоки. К подготовке этих мелочей отнеслись с таким усердием, что теперь для того, чтобы перенестись в другой мир, остается лишь закрыть глаза. Комендант Давернь разрешил квартету «Голубого кабаре», так же как и женщине-костюмеру, свободно передвигаться по лагерю.
– Как красиво, настоящая сказка! – восхищается Сюзанна.
– Может быть, завтра все это исчезнет, – отвечает ей Лиза.
Обе женщины только что увидели украшенный барак и разволновались, словно бедные дети рождественским утром, рассматривающие елку с дорогими игрушками.
– Значит, нужно успеть этим насладиться!
Это говорит Сильта. Она так взволнована, что цитирует отрывок из стихотворения Пушкина, запомнившийся ей с тех пор, как она работала в театре:
В характере Сильты есть что-то в высшей степени русское – осознание величия приговоренного и в то же время огромная жалость к нему.
– Теперь тебе следует хорошенько отблагодарить его, своего испанца. Такой парень этого заслуживает, – говорит Сюзанна Лизе.
– Мы еще не настолько… близки, – мямлит Лиза.
– Ну… а чего же ты ждешь? Нужно брать, пока дают, а не то какая-нибудь другая голодающая пройдет мимо и съест его до последней косточки.
Ева тихонько посмеивается. Лиза, которая поняла далеко не все из того, что сказала Сюзанна, не отвечает.
– Мне хотелось бы сначала выйти замуж, прежде чем… прежде чем стать плотоядной, – отшучивается Лиза, вызывая приступ всеобщего веселья.
– Непонятно, как долго нам запрещено жениться, – парирует Сюзанна. – А что, я узнавала. Я Педро, конечно, люблю и все такое, но мне хотелось бы создать настоящую семью, по всем правилам! А если ты не решишься, то родится уже четвертое поколение крыс, прежде чем ты притронешься к своему Эрнесто. Значит, к черту формальности!
– Тут дело не в формальностях… Я не хочу быть с мужчиной, который не является моим beshert, то есть тем, кто предназначен мне судьбой. Евреи верят, что у всех есть вторая половинка. Через сорок пять дней после зачатия каждому мужчине предназначается определенная женщина. И время тут не имеет значения. Те, кто должен соединиться, обязательно будут вместе.
– А откуда ты знаешь, что время еще не пришло?
– Он… Он не еврей. Мои родственники, моя мать его бы не приняли.
Произнеся это, Лиза осознала, что, возможно, ее родственников уже нет в Германии и что она ничего не знает о судьбе матери, оставшейся в Париже. Скорее всего, Фрида не смогла справиться с горем, когда увидела, как увозят ее дочь. Теперь, когда немцы в Париже, продолжают ли они убивать сынов Авраама прямо на глазах у Марианны?[62] Эта ужасная мысль влечет за собой вопросы, которые прежде не приходили Лизе в голову.
– Если бы я его выбрала, меня исключили бы из общины. Я должна быть уверена в том, что он создан для меня.
– Я знаю кое-кого, кто мог бы тебе в этом помочь, – отвечает Ева, лукаво подмигивая.
Ее вдохновили лесная часовня и заросли, нарисованные Эрнесто. Они с подругами не могут ограничиться песенками и рассказами об условиях своего заключения. Подобные декорации заслуживают соответствующего выступления.
– Вы читали Шекспира?
Сюзанна отрицательно качает головой, Дагмара наигрывает на скрипке, Лиза кивает.
– Мы должны поставить «Сон в летнюю ночь».
– Мы будем спать под открытым небом, да? Ну уж нет, там сыро, мы все заболеем и умрем, – отвечает Сюзанна.
– Не волнуйся, ты будешь спать с таким же относительным комфортом, как и всегда! Это пьеса, написанная англичанином, который…
– Англичанином? Да они бы лучше выиграли войну, а не пьески сочиняли!
– Уверена, что слова Шекспира помогут тебе на один вечер сбежать отсюда.
– Не так-то легко мне было сюда попасть, чтобы теперь убегать!
Три начинающие исполнительницы стоят смирно, скрестив руки, пока Сильта выбирает наряды, которые они наденут на следующий день. Она принесла то немногое, что смогла найти: колючую проволоку, бумагу, два носовых платка, старую шаль и солому. Из шали Сильта сделала три пояса, которые повязала поверх рубашек. Сплела венки из соломы и с помощью кусочка колючей проволоки прикрепила к ним бумажные цветы.
