Книга Медный лук - Элизабет Джордж Спир

Теперь он видел — Лия, наблюдая за бабушкой, запомнила все, до мелочей. Хорошо бы сестре взять на себя часть домашних обязанностей, может, тогда к нему вернется мужское достоинство.

Прошло несколько дней, и Даниил понял — слишком рано он обрадовался. Работа за ткацким станком продвигалась — но со скоростью улитки. Девочка слишком быстро уставала. Она капризничала, жаловалась на грубых, громкоголосых мужчин в мастерской, требовала, чтобы он их на порог не пускал.

Она словно никак не могла взять в толк — такая у него работа, и ничего тут не поделаешь. Бывает, она всем довольна, весела и счастлива, но вдруг громкий стук в дверь или крик где-то в отдалении, и эти обыденные звуки вновь возвращают Лию в то беспокойное состояние, когда она долгими часами, а нередко и днями, ничего не делает, даже ложку в руку взять не может.

А в другой день с утра пораньше подметет пол, расчешет волосы и сидит у ткацкого станка, часами, без устали двигая челнок сквозь основу. Даниилу этого никак не понять, приходится смириться и принять бремя, которое ему назначено нести — раньше Самсон, а теперь сестра.

Однажды ранним вечером Даниил заметил у двери легионера. Он почти забыл о словах Симона, руки его напряглись, но тут предупреждение друга всплыло в памяти, и он спокойно положил молот на каменную наковальню. Он не плюнул на пол, однако есть и другие способы выразить презрение. Кузнец склонился над работой, будто ничего кругом не замечая, снова и снова шлифуя несуществующую зазубрину на поверхности металла. Прошло немало времени, прежде чем он поднял голову. Лицо солдата пылало, ясно было, намек он понял, но сказать ничего не сказал. Не приходилось сомневаться, у него тоже приказ — на рожон не лезть.

— Пряжка уздечки сломалась, — легионер говорил по-арамейски неплохо, хотя и с жутким акцентом.

Даниил взял пряжку с таким выражением лица, будто коснулся скорпиона.

— Понадобится время, — пробормотал он. — Приходи завтра.

— Она мне нужна сегодня, — ответил римлянин. — Я подожду.

Даниил поднял глаза, оглядел солдата — сколько он еще будет терпеть эти проволочки? Передернул плечами, взялся за работу. Чем скорее, тем лучше — быстрее удастся спровадить незваного гостя.

Легионер не присел на скамью у входа, как жители селения. Он медлил — из гордости, Даниил ни в жизни не признается даже самому себе, что из вежливости, — дожидаясь, пока его попросят сесть. Тогда пусть постоит, помучается, решил юноша. В этой мастерской ему приглашения не дождаться. Кузнец повернулся к солдату спиной. Не спеша развел огонь, раздул меха.

Вновь разогнув спину, Даниил увидел, что римлянин снял шлем — под ним кудрявились светлые волосы. Вытер ладонью мокрый лоб с вмятинами от тяжелого шлема. Какой же он молоденький, право, не старше Иоиля. Подбородок и щеки совсем гладкие, наверно, еще не знают бритвы. Кожа белая, шелушится, недавний загар облезает. Видно, недолго прослужил под безжалостным галилейским солнцем. А глаза голубые. Солдат вроде бы хотел что-то сказать, но Даниил опять отвернулся и занялся работой.

Он все-таки растянул это простое дело надолго. Когда, наконец, отложил молот, увидел, что солдат так и стоит в неудобной позе, раскрасневшийся от жары, вертит в руках шлем. Теперь он уже не смотрел на наковальню и Даниила. Когда юноша проследил взгляд легионера, в нем все замерло от ужаса. Лия, ничего не подозревая, не зная, кто в мастерской, показалась в проеме маленькой дверцы, ведущей в сад, в руках — кочаны салата. Длинные золотистые волосы рассыпались по плечам, солнце подсвечивает их огненной короной. Глаза, голубые, как цветочки кетцы, полны изумления.

Прежде чем сестра отпрянула назад, Даниил одним прыжком подскочил и резко захлопнул дверь. В нем кипела смертельная ненависть. Эта римская собака осмелилась поднять глаза на его сестру! Один его взгляд оскверняет, как прикосновение нечистой руки. Даниила трясло, когда он протягивал пряжку солдату. Пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы не швырнуть монету в лицо этому светловолосому негодяю.

В ту ночь снова вернулась мечта о горах.

Глава 12

Как-то ближе к вечеру в мастерскую зашел мальчишка из селения, принес починить косу. Даниил с любопытством оглядел парня — скуластое, обветренное лицо, копна черных как смоль волос, дерзкие глаза, а во взгляде настороженность и обида, и к тому же — синяк в пол-лица. Пока кузнец осматривал лезвие, мальчишка, не переставая, расхаживал взад-вперед по кузне.

— Сядь, — Даниил указал на скамью при входе. Парень присел на минутку, но тут же снова вскочил, зашагал из угла в угол. Кузнец раздул мехами затухающий огонь. Нагрел лезвие, несколькими ударами распрямил, потом прошелся песчаником по вмятинам, оставленным каменистой почвой. Время от времени он поднимал глаза на мальчика. Даниил нечасто заговаривал с теми, кто приносил ему работу. Чинил все, что требовалось, и получал деньги. Ему и дела нет до того, что односельчане считают его угрюмым грубияном. Но сегодня хочется поговорить. Этот парень всего на пару лет моложе, а на вид — настоящий боец. Перестав полировать металл, Даниил попытался пошутить:

— Похоже, попал в переделку, да?

Ни улыбки, ни смешка в ответ. Даниил заговорил снова:

— И что ты ему дал взамен?

Молчание, потом у мальчика вырвалось:

— Да ничего. Не мог я. Их было пятеро.

Даниил поднял брови, вновь склонился над работой.

— Я думал, они мои друзья! — в голосе парня звучала нескрываемая горечь. — А они разом на меня набросились вчера, когда я шел с поля.

— За что?

— Мой отец работает на Шумера, сборщика податей.

Теперь понятно, почему парень смотрит так вызывающе. Еврей, нанимающийся собирать подати для римлян, всегда вызывает презрение. Римляне не удосуживаются делать это сами.

— А что, получше способов заработать на жизнь не нашлось?

— Он ничего не мог отыскать, сколько ни пытался. В прошлом году все поела саранча, в этом в зерно для посева попали плевелы, снова ничего путного не выросло. Платить подати было нечем.

Даниил промолчал.

— Конечно, он мог продать мою сестру. В этом позора нет. Но отец слишком добросердечен.

— Нелегко на такое решиться, — возразил Даниил.

— Они нас заставляют, проклятые римляне. Если бы только от них избавиться, всего бы хватало.

Даниил склонился над работой, полируя малейшие шероховатости.

— Они все врут, — продолжал парень. — Мой отец ни полушки себе не взял из податных денег.

Кузнец не ответил. Может, сперва сборщик податей и ведет себя честно, думал он, но если уж дал слабину и пошел на такую работу, вряд ли устоит против соблазна положить в карман немного легких денег. Даниилу стало жалко парня — нелегко жить, когда стыдишься родного отца.