Книга Бега - Юрий Алексеев

Кирилл Иванович слушал Виктора и кривился.

Когда-то он так же мыкался со своими рассказами.

Печатать его, правда, печатали. Но делали это редко, неохотно и уж как-то очень невесело. А писал он в общем-то правильно. Если была труба, то из нее непременно валил дым, ружье стреляло, заяц убегал, добро торжествовало. Но читая его рассказы, издатели кривились, будто перекусывали зубами проволоку. Служебное повышение благотворно сказалось на творческом процессе. Трубный дым перестал раздражать редакторов. Они встречали Кирилла с угрюмой вежливостью, и он обучился садиться в издательствах на стул, не дожидаясь на то приглашения. Кирилл Иванович расцвел, округлился и стал таким гладким, что хотелось его погладить. Но позволить себе эдакое уже никто не мог, и он смело ходил животом вперед, мурлыкая: «Мой час настал, ти-ри-ра-рам, и вот я у-мира-ю».

Он был чтим. Он был признан. Но хныкающее сгорбленное прошлое являлось к нему в образе Кытина, не давая забыть, что он, Кирилл Иванович, как не крути — печатающийся Кытин. Мысль была неотвязной. Но человек непоследователен. Не любя всей душою Кытина, Кирилл Иванович не переставал уважать себя.

Выслушавши сообщение о Бурчалкине, Кирилл Иванович посмотрел на портрет министра художественных промыслов, висевший против окна. Потом вздохнул и выругался вслух. Он позволял себе эдакое для контакта с массой. Но процветание изменило и его ругань. Теперь она напоминала выдохшуюся водку: на вкус противно, а крепости никакой.

Кытина ругательство напугало, и он снова забубнил о своем комплексе.

— М-да? Ну ладно, — сказал Кирилл Иванович. — Идите, Кытин. Идите и работайте.

— Работать? С удовольствием! — пятясь к дверям, затараторил Кытин. — Ведь все, что у меня есть, это Омар Хайям…

Но Кирилл Иванович не слушал. Он с неудовольствием прикидывал, что главный редактор пробудет в Польше еще целую неделю и решать вопрос о Бурчалкине ему снова придется самому.

А решать Кирилл Иванович страсть как не любил, ибо вечно колебался, и колебания эти зависели от дуновений вовсе даже неприметных. Вот и сейчас была нужда поговорить с ответственным секретарем Астаховым, а он не знал, как к этому приступиться. Пойти к Астахову он не мог, потому как был главнее по должности, а вызвать Астахова по телефону не решался, поскольку считал себя демократом. В конце концов он снял трубку и не лишенным приятности голосом проговорил:

— Саша? Надо бы посоветоваться. Как это сделать практически?.. Ага, значит, зайдешь? Ну и прекрасно…

Астахов явился с гранками свежего набора.

— О чем совет? — сказал он.

— Видишь ли, как бы это выразиться поточнее, — Кирилл Иванович запыхтел губами, будто играл с Астаховым в паровозик. — Тебе известно, что наш Бурчалкин в некотором родстве с «гладиаторщиной» и «козлизмом»?

— Нет, не известно. Я его босиком в редакции не видел.

— Этого еще не хватало. Достаточно, что он брат того самого бузотера из Янтарных Песков. Младший Бурчалкин совершил безобразный поступок. И где? На месте будущего памятника Отдыхающему труженику, задуманного самим Сипуном! Представляешь, как все это может быть увязано?

— Нет, не представляю.

— А я не хочу ставить под удар реноме газеты. Ты учти, кампания в самом разгаре. К тому же, сам знаешь, Агап Павлович Сипун шутить не любит.

— Сегодня он силен, а завтра нет.

— Типун тебе на язык! — воскликнул Кирилл Иванович и спросил настороженно: — Ты что-нибудь знаешь? А?

— Я знаю, что брат за брата не отвечает, — уклонился Астахов.

— А я что говорю! — заспешил Яремов. — Никто так вопрос и не ставит. Но Роман Бурчалкин должен занять свою позицию.

Астахов заложил руки в карманы и стал молча покачиваться то вправо, то влево.

— Может, я ошибаюсь, а? Может, у тебя, Саша, другие соображения?

Астахов молчал и делал это нарочно, чтобы довести колебания Кирилла Ивановича до предела и обезоружить его на решение по существу. Убедившись, что Яремов «дозрел», Астахов вынул руки из карманов и сказал так:

— Хорошо, позиция будет.

Он ушел и вернулся с Бурчалкиным.

— Садитесь, пожалуйста, — пригласил Кирилл Иванович и вздохнул, будто уступал Роману место в электричке.

Роман сел. Кирилл Иванович пожевал губами, внимательно изучил пятнышко на столе, подышал на него, потер пальцем и тогда уже сказал:

— У меня к вам несколько странный вопрос. Вы не рисуете?

— Нет, не дано, — сказал Роман.

— М-да, ну ладно. А брат у вас, если не ошибаюсь, художник?

— Художник.

— Ну и как вы к нему относитесь?

— По-братски, — нахмурился Роман, догадываясь, в чем дело.

— Но надеюсь, вы не разделяете его взглядов? Символистических, разумеется… Именно это я имею в виду.

— Как я могу разделять то, чего нет?

Кирилл Иванович уставился на Бурчалкина, как на телевизор, в котором непонятно что чинить.

Разглядывание было долгим, но не бесполезным. Колебания кончились. Кириллу Ивановичу вдруг пришла идея, как переложить решение на заинтересованное, очень даже заинтересованное и влиятельное лицо!

— Не разделяете? — сказал он воодушевленно. — И прекрасно. Отправляйтесь к товарищу Сипуну и возьмите интервью для газеты. Заодно и объясните ему свою непримиримость к «гладиаторщине» и «козлизму» всех мастей. Это важно, так что желаю вам удачи.

Выходя из кабинета, Роман повстречался с Кытиным. Тот тащился, заложив руки за спину, и что-то невнятное бормотал.

Роман вспомнил обещание Виктора лечь на рельсы и покосился на него с нескрываемой злостью.

— Старик! — засуетился Кытин. — Ты только не подумай! Я выше этого… Но ты меня прости, старик! Ты меня извини, старик. У меня законченный комплекс неполноценности…

Глава XVI

Важная чепуха

…Наконец-то он был дома. В тамбурной комнате царил кавардак. На полу валялись ссохшиеся кисти, жеваные тюбики, клочки бумаги. С потолка драной авоськой свешивалась желтая паутина.

Стасик прикрыл за собою дверь и в тусклом свете карманного фонаря начал мусолить пачку денег. Пальцы не слушались. Стасик спешил и сбивался со счета. Он знал, что должно быть двенадцать тысяч. А получалось то девять, то тринадцать…

— Продал?.. — окликнул его глухой, как бы застенный голос.

Стасик вздрогнул и обернулся. В дверях, закрывая их почти полностью, стоял вздувшийся Оракул все в том же пальтишке с обглоданными пуговицами.

— Поймал-таки? — Аркадий Иванович изобразил пальцами рожки. — Выходит, твои бега надежнее. Только что мы теперь дальше делать будем?

— Почему это «мы»? Вам бы козлика в жизни не поймать!