Книга Русалочка в черном - Уинифред Леннокс

Неужели он знает? Откуда? Опять колдовство или наваждение? Но ведь жизнь — это сон. Она просто спит. А что будет, когда она проснется?..

Они любили друг друга до самого рассвета, время от времени ненадолго забываясь беспокойным сном. И лишь когда сквозь шторы стал просачиваться розовый рассвет, Палмер нежно поцеловал ее в лоб.

— Теперь спи, любимая. И ни о чем не тревожься. Когда ты проснешься, меня не будет рядом, но не бойся. Автобус придет в два, поедешь вместе с девочками…

Памела сонно кивала, не в силах разлепить веки. Голос Палмера доносился до нее словно сквозь толстый слой ваты.

— Платье для тебя уже готово — такое, как ты просила. И еще… Кое-что ты найдешь на туалетном столике. Спи, моя маленькая. Мы скоро встретимся, я обещаю…

Она шла по цветущему лугу, залитому светом полуденного солнца. Нет, не шла, а летела, раскинув руки, не касаясь ногами травы. Над землей висела необыкновенно яркая радуга, и Памеле казалось, что еще немного — и она сможет коснуться ее кончиками пальцев.

Навстречу ей шел он — она видела, как он улыбается, как раскрывает ей объятия. А рядом с ним — маленькая девочка. Лица ее Памела не могла различить, как ни силилась, видела лишь темные волосы да челку до самых бровей. Какие у нее глаза? Серые? Нет, кажется, голубые или…

Проснувшись от телефонного звонка, Памела едва добрела до аппарата и сняла трубку, не открывая глаз.

— Привет, соня! — зазвенел в ухе голос неутомимой Беверли. — Ноги в руки! Через полчаса в вестибюле. Пока!

Положив трубку, Памела еще с минуту сидела, смакуя свой необычайно яркий сон. Ощущение счастья, испытанное во сне, не покидало. Наверняка девочка — ее будущая дочка, подумала она с улыбкой, касаясь живота. И поняла, что уже любит малютку, любит так, как не довелось полюбить умершего сына…

Странно, но даже мысль о потерянном ребенке, от которой обычно темная тоска наполняла душу до краев, не опечалила Памелу. Напротив, ее вновь охватило чувство необычайной легкости — сродни испытанному во сне ощущению полета.

Уже выйдя из ванной, она вспомнила, что Палмер говорил на рассвете, и бросила взгляд на туалетный столик. Открыв маленькую коробочку из синей кожи, Памела ничуть не удивилась, увидев кольцо — то самое, с аквамарином, которое они рассматривали недавно вместе в ювелирном магазине. Зачарованная, она, как тогда, коснулась мизинцем камня — и тот опять закачался, разбрасывая вокруг пучки голубых искр.

В коробочке обнаружилась и короткая записочка:

Доброе утро, моя маленькая! Я мог бы дождаться твоего дня рождения, но не утерпел. Надень кольцо на указательный палец левой руки, и пусть оно принесет тебе сегодня удачу. Помни, я люблю тебя.

Б. П.

Опять Б. П., подумала она с нежностью, падевая на палец кольцо и даже не удивляясь, что Палмер верно угадал размер. Странно, но у нее, всегда такой щепетильной, даже мысли не возникло о том, удобно ли принимать от него столь дорогой подарок. Записку Памела, поцеловав, спрятала в сумочку — для нее этот клочок бумаги был много дороже кольца…

— Клевая цацка, — тотчас заметила кольцо Беверли, — и дорогая, небось. А знаешь, тебе идет необычайно — камушек под цвет глаз.

— Мой талисман, — односложно пояснила Памела.

— Подарок твой влюбленный? — спросила шведка, держа Памелу за руку и играя камушком, словно малый ребенок.

Господи, какая она еще маленькая, с нежностью думала Памела, глядя на блондинку.

— Ну, если это подарок ее милого, то он как минимум Рокфеллер! — хмыкнула мулатка. — Колечко потянет тысяч на десять.

Площадь перед студией вновь была запружена народом — репортеры вели себя еще нахальнее, а девушки, выходя из автобусов, норовили как можно ослепительнее улыбнуться в объективы.

— Послушай, Бев, — спросила Памела, когда они добрались наконец до гримерной, — а как ты оцениваешь свои шансы?

— На что? Стать «Лицом года»? — изумленно уставилась на нее мулатка. — Очумела, что ли? Я же черная.

— А Наоми Кэмпбелл? — возразила Памела.

— Я не Наоми, и прекрасно это понимаю, — отрезала Беверли. — Самое большее, что мне светит, — это недурной контракт с каким-нибудь домом моды. Я знаю все свои сильные и слабые места. Двигаюсь я классно, что есть, то есть, но…

— Ты как черный пантера. — Кирстен смотрела на подругу с искренним обожанием.

— А у этого вот цыпленка чудная кожа, — потрепала мулатка Кирсти по нежной щечке. — Косметическая фирма вроде Эсте Лаудер такую не упустит — по крайней мере, по моим расчетам.

— Ну а что ты думаешь обо мне? — рискнула спросить Памела.

— Застегни-ка лучше мне молнию, — повернулась к ней спиной мулатка.

С утра стилист уложил ее пепельные косички в сумасшедшую прическу, открывавшую стройную шоколадную шею, и Памела залюбовалась дикой красотой Беверли. Застегивая длинную молнию на жемчужном, узком, словно чулок, платье, обрисовывавшем великолепные бедра мулатки, она вновь спросила:

— Как думаешь, мне удастся… — И замялась.

— Хорошо, — усмехнулась сдаваясь Беверли, — если тебе так уж неймется, то слушай. Финалисток будет двенадцать. Кирсти, скорее всего, вылетит после первого тура — мала еще, зелена… Я войду в дюжину, ты тоже. Хотя… у тебя ведь не закружится голова, если я скажу, что хорошие шансы есть лишь у тебя… и у этой стервы Мадо?

— У нее? — Памеле показалось, что он ослышалась.

— Чего уставилась? — изогнула бровь Беверли. — Не веришь?

— Честно говоря…

— Одевайся лучше, горе мое. — Мулатка вдруг нежно обняла Памелу и шепнула на ухо: — Помнишь, что я говорила тебе насчет этой французской змеи?

Памела в ответ растерянно кивнула.

— Так вот, я не шутила, запомни крепко… Да одевайся же! — прикрикнула на нее Беверли. — Потрясающее платье между прочим.

Длинное, без бретелек, черное платье, с серебристой неширокой полосой, обвивающей фигуру, словно змейка, и впрямь выглядело необычайно эффектно. Но важнее всего было то, что Палмер сдержал обещание.

— А оно не слетит с меня на ходу? — встревожилась Памела, глядя в зеркало на свои обнаженные плечи. — Бев, оно же ни на чем не держится!

— Еще чего, дурочка! — рассмеялась мулатка. — Чувствуешь, как сидит! — Беверли обхватила ладонями тонкую талию Памелы. Такое могла сморозить Кирсти, но ты… — в голосе ее было столько уверенности, что опасения Памелы как рукой сняло.

Весь следующий час она стоически переносила «издевательства» визажиста и стилиста по прическам. Но, взглянув на себя в зеркало, поняла, что и тот, и другой были мастерами своего дела. Визажист, мрачноватый молодой человек, лишь слегка подчеркнул темными румянами ее скулы и еще что-то сделал с глазами — теперь они казались вдвое ярче. Парикмахер не стал особенно мудрить с ее длинными волосами, — чего она опасалась, — а просто зачесал иссиня-черную гриву на одну сторону, слегка сбрызнув волосы лаком, — и белая прядь тотчас заиграла, перекликаясь с серебристой полосой на платье.