Книга Почти англичане - Шарлотта Мендельсон

К тому времени, как она вылезла из постели, пять раз отжалась от пола и примерила всю свою одежду во всех возможных сочетаниях, нужда стала безотлагательной. Марина вышла в коридор, прокралась в туалет и обнаружила, что он не запирается на замок.

Расстроенная, она издала звук, задуманный как тихий стон, однако на деле оказавшийся грубее и громче. Его могли неправильно интерпретировать. В тишине расцвело чувство неловкости: Марина знала, что нужно вернуться в постель, но внезапно обнаружила себя в еще более отчаянном положении. Она весь вечер отмахивалась от легкой боли в животе, относя ее на счет нервного напряжения или голода, а теперь поняла, что ей нужно… нужно… облегчить кишечник. Уборную, где она оказалась, Рози сочла бы варварской: миссис Вайни будто забыла ее декорировать. Стены, обшитые досками, напоминали лодку; в центре стояла ванна в зеленых потеках, от которой к стене тянулись дрожащие трубы; вдобавок здесь имелись сломанное плетеное кресло с подушкой, жутковатая старая картина из сухих цветов под грязным стеклом и половицы, разносящие по дому каждый звук. Сев на холодный унитаз (нет, писсуар), Марина увидела свое отражение в заляпанном зеркале на двери: хмурая, как горгулья, трусики спущены до лодыжек, лицо залито краской стыда.

М-да, нужно что-то делать с румянцем.

Марину с детства приучили не беспокоить и тем более не будить никого во время ночных вылазок в туалет – ни дома, ни, упаси боже, в гостях. Воду спускать нельзя – вместо этого надо замаскировать содеянное туалетной бумагой, тихонько вымыть руки и дать деру.

Однако здесь и сейчас это правило не работало. В доме царила идеальная тишина. Любой его обитатель, проходя мимо двери, услышал бы все, что творится внутри; Марина же, благодаря коврам в коридоре, осталась бы в полном неведении. Она закрыла глаза. Где-то в трубах раздался урчащий рокот; кто-нибудь мог решить, что это она.

Потом она поняла, что это и правда она.

Из желудка донесся новый раскат. Марина резко выпрямилась и со всего маху ударилась локтем о торчащую из стены металлическую трубу – в темноте было не разглядеть, но наверняка до крови. Ее замутило. Утробный рокот повторился с удвоенной силой, и ни молитвы, ни наклон всем корпусом до самых лодыжек не помогли его приглушить. Запах пота стал отчетливей. Может, было не поздно пойти куда-то еще: в ванную на первом этаже, в лес?

Нет, поздно. Нужда поджимала. По щекам заструились слезы, и Марина отдалась на волю судьбы.

Кто смог бы уснуть после такого? Сейчас, стоя в дверях душной Гаевой спальни, Марина думает, что до конца жизни не сомкнет глаз. Если он скажет, что слышал ночью какие-то звуки, или, упаси боже, заходил после нее в туалет, она упадет в обморок. Однако Гай еще не вставал с постели. В мягком, как мех, полумраке смутно маячит его силуэт. Из-под одеяла выглядывают странные мальчишеские соски. До уровня груди, а то и ниже он голый.

– Иди-ка сюда, – говорит Гай.

– Не могу. Я… Мне надо позвонить домой.

– Да успокойся ты.

– Нет, правда. Честно, они… Пожалуйста! Я могу заплатить. Только скажи, где телефон.

– Ничего с ними не будет, – раздраженно говорит Гай, но, видя, что Марина стоит на своем, неопределенно машет рукой: там.

От ее свитера пахнет древесным дымом и подмышками. Марина, поминутно оглядываясь, спускается на первый этаж. Здесь холодно и безлюдно. Она приободряется, обнаружив позади черного хода поленницу, груду резиновых сапог и шерстяных свитеров. Вчера вечером ей подумалось, что, если в выходные начнется война и Вайни предложат укрытие ее родным, придется все о них рассказать. Она много часов размышляла, как спасти их от апокалипсиса неизвестного происхождения – какой едой разжиться в разграбленных магазинах Куинсуэя, и есть ли у них знакомые в Шотландии? Что, если побережье захватят, ну, захватчики? В Лондоне ее семье и так день и ночь угрожают похищения, убийства, аварии, наркоманы, грабители, маньяки, эксгибиционисты, извращенцы, насильники или что похуже – если есть что-то хуже. Конечно, миссис Вайни пригласит и Рози, и Маринину маму, и всех остальных, но все-таки будет неловко.

Порядочный человек о таком не думает. Она получит по заслугам.

К тому времени, как в трубке раздается голос, Марина вовсю стучит зубами.

– Алло!

– Это я. Вообще-то я не могу говори…

– Дорогуша, как прекрасно! – слегка разочарованно произносит Жужи. – Почему ты так рано? Неважно. Расскажи мне о милых мальчиках.

У Марины перехватывает дыхание. Потом до нее доходит:

– А, ты имеешь в виду…

– Аристократ лорд Чарлз, как он?

Жужи одержима почтенным Чарли: милым болваном из Бьюта, который в день открытых дверей покорил ее изысканными манерами. Формально Марина тоже числится в Бьюте. Она видит Чарли раз в несколько дней: на общей молитве, собрании факультета и еженедельных чаепитиях, которые устраивают Рональд и Джонквил («Рон и Джон») Дэвентри. К мистеру Дэвентри он особенно сильно привязан. Его благородный профиль и длинная челка на неделю-другую внушили Марине мысль, что они с Чарли могут стать друзьями или даже супругами.

– У Чарли все хорошо, – говорит она. – Кажется. А ты не могла бы…

– Или, например, этот юный мальчик. Гей.

– Гай.

– Да-да. Такой хорошенький. Он не лорд?

– Нет.

– Неважно. Он очень ро-мантичный! Девочка должна немного жить для себя. Иген. Подожди один момент, дорогуша. Рози хочет говорить.

– Но… здравствуй, бабушка, – говорит Марина, прижимая посиневший локоть к стене. – Да. Да. Нет. Абсолютно. Довольны ли? Наверное… Да, всегда, очень стараюсь. Да, лучше всех, почти. Хорошо, буду без почти. Нет, правда, не стоит… Каждый вечер. Да, помногу. И еще я записалась в политический кружок, я не рассказывала? Единственная девочка. В основном младшеклассники, но… Нет, в четверг. Да, много друзей. Вообще-то, – говорит она, стискивая зубы, чтобы те не стучали, – вообще-то я звоню, потому что… ну, знаешь таксофон в Вест-стрит? К сожалению, он сломался.

– Ужасно. Ты должна сказать твоему ко-манданту, чтобы он помогал тебе. Это нелепо. – Рози переходит на венгерский – «ондь-бондь, ондь-бондь», – пересказывая остальным маленькую Маринину ложь.

Возле телефона лежит стопка карточек и бумага: старый пасторский дом, «Стокер», Вест-Нойл, близ Шафтсбери. Настоящее тиснение, не какая-то там термография – это ее ободряет. Новехонькие красные карандаши совсем не похожи на зеленые, потемневшие от возраста крокодиловые огрызки из дома; Марина разглядывает гладкие, безупречно заточенные цилиндрики – платонический идеал карандаша. Пропасть между ними, думает она, непреодолима.

Рози нарушает молчание:

– Разве маленькие дети могут зво-нить?

– Мы не маленькие, – отвечает Марина. – Со мной в классе учится мальчик, которому уже восемнадцать.