Книга Динка прощается с детством - Валентина Осеева

– Какой же человек будет это терпеть? Она, конечно, неделю походила и отказалась, – со вздохом сказал Клименко.

– Подумаешь, какая невидаль – щипал за ноги! А я вот не отказалась бы! Хотите, научу вашего Кольку читать и писать? – предложила Динка.

– Господи! Да мы бы вас, барышня, со всех сторон ублаготворили бы! И тянучками, и шоколадом!..

– Хорошо! – согласилась Динка; в ее мечтах уже рисовался целый противень тянучек, упирающийся одним концом в ее живот.

Домашним она готовила сюрприз и никому ничего не сказала. Занятия начались на другой же день. Динка зашла в комнату Клименко, крепко заперла за собой дверь и, поймав упирающегося Кольку за ухо, потащила его к столу.

– Слушай, – сказала она. – Я тебе не папа и мама и не та учительница, которую ты щипал за ноги! Я сама могу сделать из тебя такую тянучку, что никто не разберется, где твои руки и ноги! Вот как я это делаю! – Динка схватила мальчишку за другое ухо и крепко зажала оба, сделав страшные глаза.

Колька завертелся и раскрыл рот, чтобы разразиться оглушительным ревом, но Динка выпустила его уши, строго пригрозив:

– Молчи, а то еще вытяну изо рта язык и подвешу к потолку!

Но это было только предисловие.

– Вот помни, Колька, – сказала дальше Динка. – Я не просто какая-нибудь учительница. У меня двенадцать братьев-разбойников. У одного брата такие большие ноги, что всех мальчишек он давит, как козявок. Вот так: пройдет и раздавит! У другого брата такой большой рот, что он может проглотить тебя, как лягушку, и ты даже не успеешь квакнуть. У третьего брата громадный живот, куда он сажает всех лентяев. И если они начинают там хныкать, он бьет себя кулаками по животу и делает из них котлеты.

Перечислив таким образом своих одиннадцать братьев, Динка особенные качества придала двенадцатому:

– Этот брат мой обращается в муху. Он всегда летает в той комнате, где я занимаюсь с моими учениками, и достаточно мне крикнуть: «Курлы-мурлы! Вж-ж!», как мой брат-муха впивается ученику в нос и высасывает из него всю кровь до последней капли! Понял ты теперь, какие у меня братья? – строго спросила Динка.

Колька покосился на окно, где ползали мухи, и спросил:

– А какая из них твой брат?

– А вот когда я крикну: «Курлы-мурлы! Вж-ж!», тогда и видно будет, какая из них мой брат! Да ты сразу почувствуешь это, когда муха вопьется в твой нос!

– А если я спрячусь в шкаф? – оглянувшись, спросил Колька.

Но Динка покачала головой:

– Мой брат пролезет в любую щелку.

Колька поковырял в носу и, опасливо глядя на мух, сложил на коленях руки.

– Но сама я добрая, – великодушно закончила Динка. – И если ты будешь хорошо учиться, я тебя поведу в «Иллюзион», где показывают всякие фокусы!

Закончив предварительную беседу, Динка взяла букварь, показала своему ученику четыре буквы, громко прочитала их, потом заставила его прочитать, потом написала эти буквы, потом, водя Колькиной рукой, снова написала каждую в отдельности, потом сложила их и, получив слово «Коля», прочла вместе со своим учеником.

– Вот твое имя, – сказала она.

– А меня зовут не Коля, а Колька, – поправил ученик.

– Это неправильно. Кольками зовут плохих мальчишек, а когда они делаются хорошими, их зовут Коля. Сегодня ты Коля.

– А муха? – спросил ученик.

– Муха здесь, но, когда ты хороший, ей нет никакого дела до твоего носа, – успокоила учительница.

Занятия пошли гладко. Стоя на пороге лавки, мальчик нетерпеливо ждал свою учительницу и, садясь за стол, опасливо спрашивал:

– А братья твои где?

– Я только одного видела, – небрежно говорила Динка. – Но он так много насовал в свой живот мальчишек, что все время икал и с ним невозможно было разговаривать.

Случались и обещанные прогулки. Счастливые родители не скупились на «Иллюзион», и Колька, красный от удовольствия, возвращался домой полный впечатлений. Динкина педагогика действовала иногда и во время прогулок. Показывая однажды своему ученику громадную галошу, нарисованную на витрине магазина, Динка сказала:

– Моему брату с большими ногами эта галоша не лезет даже на самый маленький палец.

Колька был способный мальчик и, приохотившись к занятиям, ждал их с нетерпением. Но иногда, входя в комнату, Динка замечала в своем ученике расхлябанность и лень. Тогда, не приступая к занятиям, она с улыбкой подходила к окну или взглядывала на потолок, где жужжали мухи, и весело говорила:

– А? Здравствуй, братик! Ты уже здесь? А я только что пришла!

– А где он? Который? – тревожно спрашивал Колька.

Динка выбирала самую большую муху:

– А вон, вон он! Позвать его? – непринужденно спрашивала она, но Колька поспешно забирался за стол и мотал головой.

– Не надо. Пусть сидит там.

Благодарные супруги Клименко дарили Динке пакетики с тянучками и шоколадками. Динка приносила их домой как первые, честно заработанные лакомства.

Алина приходила в ужас, Ленька хохотал, а Марина, побывав у Клименко, сказала:

– Они очень благодарили меня за Динку. По-видимому, это действительно честно заработанные тянучки!

К окончательному торжеству учительницы, Кольку после Рождества удалось пристроить в первый класс гимназии, а весной он перешел во второй со всеми пятерками, кроме поведения. По поведению у него стояла четверка. Видимо, в гимназии уже не было братьев-разбойников и самый опасный из них, брат-муха, на занятия не допускался.

Вспомнив всю эту историю, Динка серьезно задумалась.

«Да, воспитание – дело сложное. Как я могу воспитывать Иоську, когда и с собой-то никак не справляюсь… Ведь это мало только любить детей, это что! Зацацкаешь его, избалуешь… Настоящий воспитатель должен быть всем: артистом, писателем да еще просто твердым, выдержанным человеком… Вот Жук… Попадется такой вожак, ребята его слушаются, а учит он их плохому, и ничего с ним не сделаешь».

Динка в волнении прошлась по комнате и, придерживая руками голову, остановилась перед зеркалом. «Ну что ты из себя корчишь, Жук? Подумаешь, какой-то особенный… Я тоже могу так… – Динка прищурила глаза, угрожающе сдвинула брови, хищно оскалила зубы и, глянув на себя в зеркало, громко расхохоталась: – Жук, и только! Вернее, карикатура на Жука… Вот чем можно сбить авторитет!» – торжествующе подумала Динка; откуда-то издалека ей послышался даже хохот ребят.

«Конечно, воспитатель должен быть хоть немного артистом… И еще писателем, потому что случись какая-нибудь история, не будешь же напрямки читать ребятам длинную нотацию… Нотация – это без пользы; сиди слушай и дрыгай ногой… А если вдруг задуматься и сказать: „А вот, ребята, мне припомнился один случай, очень похожий…“ И рассказать почти такую же историю, но чтоб не рассусоливать, а то все пропало… И чтоб до сердца дотянуть. А не дотянешь, тоже все пропало. Да еще так, будто ты тут ни при чем… Ой, ой, ой! Ведь все это надо придумать тут же, на месте… Значит, нужен писатель. А я что? Врушка… Несчастная врушка! Сама себе насочиняю, сама в это поверю, сама смеюсь и сама плачу… А кому это нужно? Одного Кольку и обманешь…»