Книга Изгнанница. Поединок чести - Рикарда Джордан

Пьер де Монтальбан в который раз раздраженно отмахнулся от дочери. Меньше всего ему хотелось выслушивать очередной монолог о призвании Женевьевы. Он, разумеется, уважал ее принципы. Ему даже было ее жаль. Хозяин крепости одернул себя — опять грешные мысли! Если Женевьева жаждет спасти свою душу уже в юном возрасте, ему не о чем сожалеть.

— Дитя мое, я все это понимаю. Но поступило приглашение. Граф хочет видеть друзей Божьих при своем дворе… — Друзья Божии или Добрые люди — именно так альбигойцы называли сами себя. — И это не может не радовать. Возможно, вскоре он примет нашу веру.

— Граф Раймунд? — Женевьева горько засмеялась. — Ты и сам в это не веришь! Ему нужен личный священник, который отпускал бы ему все грехи, а грешит он постоянно! Равно как и графине с ее «двором любви». Причем я хорошо понимаю, зачем ему нужны друзья Божии среди его рыцарей. Кто-то ведь должен нас защищать, а воины из наших рядов по крайней мере не предадут.

— И, возможно, удерживают от этого и графа, — вздохнул Пьер де Монтальбан.

Нерешительность Раймунда Тулузского беспокоила общину альбигойцев с самого начала крестового похода. Его верность стоила немалых денег, но это не слишком обременяло альбигойцев — община была достаточно богатой.

— Хотя, разумеется, это грех — убивать людей. Даже врагов…

Женевьева закусила губу. Она все никак не могла разобраться с этим вопросом и, возможно, именно поэтому все еще не могла пройти обряд крещения. Женевьеве было девятнадцать лет. Она была истинно верующей, и лишения, к которым эта вера ее обязывала, девушка принимала с радостью. Однако ей еще не хотелось умирать. При мысли о том, чтобы радостно идти на сожжение как мученица, если она попадет в руки Симона де Монфора и его крестоносцев, по ее спине пробегал холодок. Поэтому она приветствовала то, что ее отец и его рыцари защищают город по поручению графа. И что ее брату теперь нужно было переехать в Тулузу для дальнейшего обучения рыцарскому искусству при дворе графа. Даже если это неизбежно означало изучать науку убивать. Женевьева покрутила локон своих темных волос. Быть Совершенным так тяжело!

— Я только задаюсь вопросом, какое отношение к этому имею я? Я не какая-нибудь милая девчушка, которая не дождется, когда же сможет сидеть у ног трубадуров и изучать искусство учтивых речей. — Она бросила свирепый взгляд на отца.

Пьер вздохнул.

— Дитя мое, этого я тоже не знаю. Но при осмотре крепости граф увидел тебя, и ты ему понравилась.

— Я ему… Ты же не хочешь сказать, что ты сознательно отправляешь меня ко двору графа Тулузы в качестве потаскухи?

Если раньше в глазах Женевьевы была ярость, то теперь в них читался неподдельный ужас.

Пьер де Монтальбан покачал головой.

— Ну конечно же нет. У графа могут быть грешные мысли. Но он не навредит тебе, пока ты… Послушай, Женевьева, мы ратуем за твой отъезд ко двору графа потому, что ты всем сердцем предана нашей вере. Ты всегда будешь такой, и ты можешь оказать на него и графиню влияние.

— Я не должна обращать графиню в нашу веру! — воскликнула Женевьева. — Или эту… эту мавританку, о которой все говорят. Это ужасно, отец! Мне это не позволено. Пока я не стану Совершенной, я не могу никого освящать, и уж тем более как женщина я…

— Но ты можешь прислушиваться и присматриваться, — строго сказал хозяин крепости. — Ты разузнаешь, что происходит в Тулузе, какие настроения там царят. Женевьева, находясь там, ты сможешь спасти не одну жизнь! Если все закончится провалом, если граф предаст нас, возможно, нам удастся увезти в безопасное место хотя бы Совершенных.

— Значит, я нужна вам как шпион? — горько спросила Женевьева.

— Если ты это так называешь — да, — сухо ответил хозяин крепости.

Он снова прогнал грешные мысли. Женевьева впечатлила графа, он желал видеть ее при своем дворе, и он станет ухаживать за ней. Не для того, чтобы сделать ее своей седьмой женой, но все же… Если Женевьева будет умело вести себя, если даже в конце она отдастся ему, община сможет хоть как-то влиять на ситуацию. Но, разумеется, он не мог ей это предложить. Это действительно было бы чудовищно. И к тому же хозяин думал обо всех крестьянах и ремесленниках, торговцах и работниках — всех тех, кто в лучшем случае на смертном одре пройдет посвящение и станет Совершенным. Если крестоносцы уничтожат этих людей, их души уже не спасти. Станет ли Господь осуждать девушку за то, что она пожертвует своим телом ради их спасения?

— Что бы ты ни говорила, Женевьева, я могу только повторить: мы получили приглашение от графа и нашего епископа. Оба велят тебе явиться ко двору. Поэтому считай это своим долгом как неофитки и будущей Совершенной. Тебе следует жить целомудренно, поститься и работать! К этому тебя обязывает обет. Поэтому с достоинством исполняй обязанности придворной дамы графини. Через пару лет ты вернешься домой и пройдешь обряд крещения. Если ты воспротивишься воле епископа, он никогда не посвятит тебя!

Женевьева опустила голову.

— Как ты желаешь, отец, — наконец сдалась она. — Как желает Господь.

Согласно желанию отца Женевьеве следовало тут же начать собирать вещи, но она была слишком взбудоражена, чтобы готовиться к поездке. Личные пожитки Женевьевы составляла пара простых платьев, причем черного цвета. Как Совершенной ей нужно было дать обет жить в бедности, и ее нынешнее положение неофитки должно было подготовить ее к жизни, полностью посвященной Богу. Уже сейчас она охотно придерживалась правил, которые после посвящения не могла нарушить уже никогда. Однако сейчас она якобы бесцельно блуждала по крепости, чтобы затем все же остановиться перед покоями лекаря и робко постучать в дверь.

— Господин Жером…

— Входи же, Женевьева. Прости, что я не могу открыть тебе дверь, но…

Женевьева знала, в чем дело. Стоял холодный, дождливый день, и даже здоровые люди в возрасте лекаря жаловались на боль в костях. На Жерома де Парижа погода влияла еще сильней. Возможно, он благодарил своего Бога за то, что сегодня его по крайней мере не вызвали к кому-нибудь из больных и он мог провести день у камина в своих покоях.

Как обычно, Женевьева застала его в кресле с книгой в руках, искалеченная нога поднята на лавку. Разумеется, он отложил книгу, как только девушка вошла, но Женевьева движением руки показала, что ему не нужно подниматься и принимать менее удобное, но достойное положение. Иногда он вел себя как рыцарь.

Женевьева улыбнулась.

— Ради меня вам не стоит подниматься, господин Жером, — произнесла она и слегка поклонилась.

Лекарь улыбнулся, что сразу придало его сухощавому лицу с резкими чертами приятное, добродушное выражение. Внимательные зелено-карие глаза смотрели на девушку из-под густых бровей. Лекарь откинул назад копну темно-каштановых волос. Он был моложе, чем казался на первый взгляд.

— Как скажешь, Женевьева, — приветливо произнес он. — Но тебе следует настаивать на своих привилегиях. Ведь ты из благородного рода, дама…