Книга Мартин Борман. Неизвестный рейхслейтер. 1936-1945 - Джеймс Макговерн

Ни один нацистский руководитель не обладал более внушительной силой, чем Генрих Гиммлер. Если бы он воспользовался ею, чтобы отстранить от власти самого Гитлера, то, вероятно, сумел бы это сделать. Что касается Бормана, то любой конфликт между ним и рейхсфюрером СС, очевидно, завершился бы в пользу Гиммлера. Борман имел лишь одно преимущество над Гиммлером. К его мнению прислушивался фюрер.

Борману и Гиммлеру было суждено схлестнуться, когда Гиммлер получил в августе 1943 года еще одно назначение: он стал министром внутренних дел. К этому времени Борман контролировал через нацистскую партию и подчиненных ему гаулейтеров все внутренние дела Германии. Борман не собирался уступать хотя бы частичку своей власти Гиммлеру и СС, но он оставался достаточно благоразумным, чтобы не вступать в открытый конфликт с рейхсфюрером СС. Он решил загнать «дядю Генриха» в тупик игрой на его слабостях. Одной из этих слабостей было отношение Гиммлера к деньгам и детям.

Когда расовая чистота не вызывала сомнений, Гиммлер делал все возможное для поощрения деторождения. Он искренне любил детей, особенно светловолосых, и сам был хорошим семьянином. Слабость, которую Борман в нем заметил, проистекала из того, что у рейхсфюрера СС было две семьи.

В 1928 году, когда Гиммлер владел небольшой птицефермой на окраине Мюнхена, он женился на Маргрет фон Боден, прусской аристократке, которая была старше его на восемь лет. На следующий год у них родилась дочь Гудрун, единственный ребенок от этого брака. Но с повышением престижа и власти Гиммлер постепенно отдалялся от жены. Его официальная резиденция находилась в Берлине. Маргрет с Гудрун жили в Гмунде-ам-Тегернзе на берегу озера Тегернзе в Баварских Альпах (в 55 километрах к югу от Мюнхена).

Во время войны любовницей Гиммлера стала его личная секретарша, родившая ему сына и дочь. Он полюбил ее на всю жизнь. Но из-за нежных чувств к дочери Гудрун и желания подать хороший пример рейхсфюрер предпочел не разводиться со своей женой. Вместо этого он обеспечивал две семьи, одну в Гмунде, другую — в Берхтесгадене, где жила его секретарша с двоими детьми. Это взвалило на рейхсфюрера СС определенное финансовое бремя.

Генрих Гиммлер был весьма щепетилен в финансовых вопросах. Рейхсмаршал Геринг тратил миллионы марок на свое пышное поместье Каринхалле. Охранники концентрационных лагерей СС могли сбывать на черном рынке золотые зубы, украшения и другое имущество жертв, отправленных в крематории. Но Гиммлер жил на свою скромную официальную зарплату, составлявшую около 9 тысяч долларов в год. Он мог бы решить свои финансовые проблемы по содержанию двух семей, черпая необходимые средства в любой из многочисленных экономических организаций СС, которые контролировали миллионы марок. Но Гиммлер пойти на это не мог.

«Поэтому он попросил Бормана, своего главного соперника внутри партии, — вспоминал позднее Вальтер Шелленберг, — предоставить ему кредит в восемьдесят тысяч марок (приблизительно двадцать тысяч долларов) из партийных фондов. Совершенно непродуманный поступок».

Борман предоставил эти деньги под ростовщический процент. «Договоренность носила сугубо личный характер, и он (Гиммлер) хотел, чтобы об этом знали лишь они двое, — продолжает Шелленберг. — Ни при каких обстоятельствах он не желал обсуждать этот вопрос с фюрером».

Борман, имевший возможности обсуждать с Гитлером все вопросы, теперь имел на Гиммлера кое-какой компрометирующий материал и ждал другого случая, чтобы завлечь рейхсфюрера СС в западню. То, что Борман полагал свою игру стоящей свеч, кажется до странности необычным. Будущее Третьего рейха и властей предержащих зависело в данное время от способности германских вооруженных сил победить в войне. То, что это невозможно, было очевидно генералам, Альберту Шпееру, министру вооружений и военного производства, и даже Гиммлеру после высадки 6 июня союзников в Нормандии. Через три недели после 6 июня уже более миллиона солдат и офицеров союзных войск высадились на побережье Франции и стали осторожно продвигаться к западным границам рейха.

«Американцы показывают себя паршивыми солдатами», — сообщает Борман жене. Его мнение о немецкой армии тоже весьма нелестное. 15 июля он пишет ей из «Вольфшанце» («Волчьего логова»): «Поразительно, что эта война все более явно показывает решимость сражаться до последнего фюрера и сторонников его партии, но не офицеров, которые должны были бы воевать тем яростней и напряженней, чем выше их звание. Фюреру пришлось лично приехать сюда, чтобы укрепить дух офицеров и их подчиненных, часто ослабевающий до отвращения…».

Через пять дней после написания этого письма полковник Клаус фон Штауфенберг подложил портфель, содержащий бомбу с часовым механизмом, под стол, вокруг которого проходило военное совещание с участием Гитлера. Бомба взорвалась в 12.42 дня. Гитлеру едва удалось избежать гибели от взрыва. Но поскольку все-таки это удалось (Гитлер уцелел чудом), попытка группы высокопоставленных офицеров и других противников нацизма избавить Германию от Гитлера и нацистского режима посредством государственного переворота провалилась. Если бы переворот состоялся, одним из первых шагов заговорщиков стало бы исключение из политической жизни страны нацистской партии посредством ареста и заключения в тюрьму всех гаулейтеров силами войск командующих местными военными округами. Вместо этого Борман смог сообщить своим гаулейтерам по телетайпу в 9.20 утра в день неудачного покушения, что «…провал этой попытки убийства означает спасение Германии, поскольку теперь надежды, возлагавшиеся на генералов-предателей, развеяны».

Неудача заговора 20 июля 1944 года закрепила победу нацистской партии над тем, что было некогда могущественной и самостоятельной силой — немецкой армией. Заговорщики и их семьи были арестованы и уничтожены, хотя Борману пришлось отменить один из своих приказов — приказ гаулейтерам арестовать всех командиров военных округов. Нацисты еще нуждались в офицерском корпусе для ведения войны. Но с этих пор нацистское приветствие стало обязательным «как знак непоколебимой верности армии фюреру и тесного единства армии и партии». Была также достигнута одна из долговременных целей Бормана. Нацистские политические функционеры были приданы всем военным штабам для обеспечения идеологического воспитания офицеров и солдат.

Однако 7 октября Борман пребывал в удрученном состоянии. Он писал жене, что заживет частной жизнью, когда уйдет на пенсию после войны. Политическая жизнь его разочаровывала. «Я узнал, выше меры, что такое уродство, извращения, клевета, тошнотворная и фальшивая лесть, подхалимаж, неумецие, глупость, идиотизм, амбициозность, тщеславие, жажда денег и т. д. и т. п., короче, все неприглядные стороны человеческой натуры… Нет — я остаюсь, пока фюрер Адольф Гитлер нуждается во мне, — а затем исчезну с политической арены! Это решение бесповоротно!»

Но пока до этого не дошло, война продолжалась, и Борман продолжал свои интриги в борьбе за власть. 18 октября его назначили политическим и организационным руководителем фольксштурма (ополчения). Каждый способный косить оружие человек от 16 до 60 лет призывался служить в этом ополчении. В конце концов большинство этих малообученных и плохо вооруженных подростков и стариков погибнет, пытаясь задержать наступление Красной армии.