Книга Всевластие любви - Синди Майерс

Может, она на самом деле любит не его, а свое представление о нем, каким она хотела бы, чтобы он был?

Гнев потихоньку уходил, на смену пришла ноющая усталость. Картер завел машину на стоянку перед домом, заглушил мотор, опустил голову на руль и закрыл глаза. Что теперь делать? Ему хотелось залезть под одеяло и спрятаться там или, может быть, ущипнуть себя, чтобы телесная боль заглушила сердечную.

Он снова выпрямился, собираясь с силами. Нет, надо бороться, а не прятать голову в песок. Он стал хорошим полицейским именно потому, что никогда не пасовал перед трудностями.

Картер вышел из машины и стал тяжело подниматься к себе. Он впервые заметил, как непривлекательно его жилище — совсем как гостиница для случайных посетителей, которые приедут и уедут. После детства, проведенного в постоянных переездах, у него появилась привычка никогда не привязываться к жилью. Он нигде не прожил достаточно долго, чтобы почувствовать себя дома.

Он надеялся, что с Джоуни у него наконец появится желание устроить собственный дом, но не предполагал, что для этого ему потребуется расстаться с частицей себя.

А Джоуни не видит ничего, кроме собственного страха. Если он не бросит работу, ему придется расстаться с Джоуни.

— Черт бы ее побрал.

Он резко открыл шкаф и вынул чистую пару белья. Пальцы нащупали прохладный шелк — трусики Джоуни, которые он сорвал с нее, перед тем как отнести в свою постель.

Его вновь, как взрывная волна, захлестнуло желание, чуть не сбив с ног. Ее послала ему судьба, но, чтобы удержать Джоуни, придется побороться. Не кулаками или словами, а убеждением.

Если он найдет способ сделать это, тогда, возможно, у него есть шанс.

Горе буквально парализовало Джоуни. Она утратила способность ясно думать, осмысленно действовать и потеряла чувство времени. Два дня она слонялась в халате по квартире. От слез веки покраснели и опухли, нос стал красным, как у рождественского Санта-Клауса, а живот болел от шоколадного мороженого и белого вина. Все, на что бы она ни взглянула, напоминало ей о Картере: и не съеденный завтрак, брошенный в кухонную раковину, и полотенца, которыми он вытирался, валявшиеся в ванной на полу, и смятые простыни на ее постели, сохранившие его запах.

У нее не хватило сил даже пойти на работу. Она сказалась больной и не отвечала на телефонные звонки. Если это Картер, она боялась, что не сможет говорить с ним.

И все же она сильно хотела его, и эта мысль крутилась в голове, как заезженный диск.

— Черт, ну почему Картер так упрям? — вслух произнесла она, надеясь, что гнев прибавит немного сил. Однако при упоминании его имени слезы вновь брызнули из глаз, и ей опять захотелось мороженого.

Настойчивый звонок в дверь нарушил полуденную тишину и вывел Джоуни из оцепенения. Сунув коробку с мороженым обратно в холодильник, она взглянула на входную дверь. А если это Картер?

Сердце бешено забилось. Ей не хотелось разговаривать с ним, но, может быть, если она взглянет на него, ей станет легче? По крайней мере, она будет знать, что с ним все в порядке.

В дверь позвонили снова. Она на цыпочках подошла и посмотрела в глазок. Вместо красивого лица Картера она увидела Джи Пи. Бабушка стояла на площадке, подбоченившись.

— Джоуни, я знаю, что ты дома. Давай открывай, пока я не позвала управляющего.

Вот незадача. От Джи Пи не отделаться. Джоуни сняла цепочку и открыла дверь.

— Здравствуй, Джи Пи.

Та шагнула в прихожую, оглядела халат Джоуни, испачканный мороженым, и спускающиеся из-под халата пижамные штаны.

— Что-то мне подсказывает, что дело нешуточное. — Джи Пи прошла мимо Джоуни, поставила сумочку на кофейный столик, уселась на диван и похлопала рядом с собой, приглашая внучку сесть. — Давай выкладывай, что произошло.

Джоуни сглотнула.

— Мы поссорились, — ответила она.

— Отдай мне должное, дитя мое, я уже обо всем догадалась. Поссорились из-за его работы, так ведь?

Джоуни кивнула.

— Ты была права, говоря, что я полюбила его. Он признался, что любит меня. — Она снова сглотнула слезы. — Я наконец набралась духу и призналась ему. Все было очень хорошо. Единственное, что встало на пути нашего счастья, — его работа. Я думала, он согласится уйти из полиции и займется чем-нибудь другим…

Она осеклась, увидев полный ужаса взгляд Джи Пи.

— Ты действительно думала, что он пойдет на это? Я бы с первого взгляда сказала, что он не из таких. — Старуха укоризненно покачала головой. Я бы не хотела иметь рядом с собой мужчину, потакающего моим капризам.

— Нет-нет, все не так. — Джоуни сжала руки на коленях, впившись ногтями в ладони. — Джи Пи, ты бы видела его сегодня ночью, когда он пришел сюда. У него выдался ужасный вечер. Мальчик, которому он хотел помочь, погиб. Я не могла смотреть, как страдает Картер. Если бы он не служил в полиции, ему не приходилось бы снова и снова переживать это.

Джи Пи положила морщинистую руку на ее сжатые кулаки.

— Ты этого не знаешь, дорогая. В жизни много всякой боли, это часть жизни.

Старушка опустила голову.

— Картер тоже говорил что-то в этом роде. Но зачем создавать эту боль самому себе?

Бабушка долго молчала, а потом мягко сказала:

— Помнишь, в детстве, тебе было, кажется, лет восемь, родители подарили тебе на день рождения длиннохвостого попугая? Ты без памяти любила эту птаху. Научила его говорить, сидеть у тебя на плече, когда ты ходила по дому.

Джоуни уставилась на Джи Пи.

— Его звали Перри. Я уже давно не вспоминала о нем.

Джи Пи кивнула.

— Перри прожил у тебя три года и умер. Ты была безутешна. Ты так горько плакала, что мама беспокоилась о твоем здоровье. Я предложила купить тебе другую птичку, но ты и слушать не хотела, ты сказала, что больше никого не хочешь, потому что очень трудно расставаться. Ты всегда все принимала близко к сердцу, дитя мое.

— Можно подумать, что это плохо.

— Плохо, если мешает тебе получать от жизни удовольствие. Любить, даже если это причиняет боль.

Джоуни отвернулась.

— Не знаю, смогу ли я так жить.

Джи Пи вздохнула.

— Я стара и, думаю, достаточно мудра, но не знаю, смогу ли объяснить тебе. Но я попытаюсь. — Она смотрела куда-то вдаль, словно вглядываясь в далекое прошлое. — Ты знаешь, когда я познакомилась с твоим дедом, он был отчаянным летчиком. Летал на шатких самолетах по всей стране, выполнял за деньги демонстрационные полеты. Это была безумная, требующая отваги работа, и он любил ее всей душой. Мне в нем больше всего нравилась способность брать от жизни все и наслаждаться каждой ее минутой. Если бы я задумала отнять у него это, подрезать ему крылья, он не был бы тем человеком, которого я любила всю жизнь.