Книга Нежный зверь - Марина Серова

— Илья Станиславович говорил вам, когда он намерен уехать?

— Ну конечно, — с видом а-ля «терять нечего» вздохнула Алина. — Он позвонил и сказал, что едет в аэропорт. Я пожелала ему удачи. Мы не виделись, Илье не хотелось рисковать. Я даже не поехала его провожать. Он сказал, что братки достали окончательно, и теперь надо сматываться.

— А деньги? Те, что он получил от Шапрыгина? — поинтересовалась я, затушив сигарету в пепельнице.

— Деньги? Ах, деньги… Кажется, Илья перевел их на какой-то счет в Москву. Но точно я не знаю, если честно. Не вдавалась в подробности. И его смерть явилась для меня настоящим ударом, — надрывно добавила женщина.

Ее глаза широко распахнулись и сверкали искренним гневом, смешанным с болью утраты. Теперь Алина Курская прекратила «играть на публику» и была самой собой.

— Неужели вы не подумали о том, что ожидает Ольгу Георгиевну Ларионову?

В глазах Алины отразилось полнейшее непонимание. Она ждала продолжения, объяснения моей мысли.

— Ларионова, если вам неизвестно, — новая супруга вашего мужа. Учительница. Вы не задумывались, каково придется ей, когда кредиторы явятся требовать долг? Не предполагали, что эта женщина тоже может любить вашего мужа? То есть своего мужа!

— Честно говоря, я предпочитала об этом не задумываться. В конце концов, моя судьба и судьба моих детей мне дороже, — просто заявила Алина.

Ответ был откровенно циничным. Моя хата с краю… Куда, черт возьми, катится наш мир?

— Раз уж так не хотелось расплачиваться с долгами, неужели вы не могли уехать в Москву вместе? Не подвергая опасности совершенно посторонних людей?

— Нет. Конечно, нет, — покачала головой Алина. — Ведь здесь остались бы наши родители…

Ну что тут сказать? А ничего. Поэтому мы и летим в тартарары. Бытие определяет сознание. И наоборот. Бытие определяется сознанием.

Я потерла виски, силясь унять сонливость и философские наклонности. Этот жест оказался полезным — мне в голову пришла еще одна важная мысль.

— Алина Геннадьевна, но раз вы не виноваты в убийстве Курского, почему вы солгали по поводу этого телефонного звонка?

Она забыла. Забыла свои слова. Глаза светились печальным любопытством, и я пояснила:

— Вы сказали, что около двенадцати ночи вам звонил знакомый. Зачем?

— Ах, это, — передернула плечиками Курская. — Я боялась, — просто и без претензий на оригинальность пояснила она. — Боялась, что милиция тоже заинтересуется моим алиби и решит-таки взять меня в оборот. А меня и в самом деле никто не видел, не слышал. И доказать, что я была дома, невозможно. Вот и придумала… Я надеялась, что Игорь — муж моей старшей сестры — подтвердит мое алиби.

Я не стала разочаровывать Алину Геннадьевну и сообщать ей о том, что слова родственников в суде не воспринимаются в качестве свидетельства. На Курскую и так свалилось испытание, от которого она нескоро отойдет. Хотя здесь, наверное, сыграл роль хрестоматийный библейский закон: каждому воздастся…

— Но, может быть, теперь, раз у нас такой откровенный разговор, вы расскажете о людях, не любивших вашего мужа? — спросила я мирно. И откинулась на спинку кресла, расслабившись. Все-таки эта ситуация выкачала из меня много энергии. Подозревать женщину в убийстве, внутренне готовиться к любой реакции на попытку выяснить правду — тяжело, могу я вам сказать.

— Честное слово, я не знаю. Илья ни с кем не конфликтовал особенно явно и не делился со мной своими проблемами, — устало ответила Алина Геннадьевна. И задумалась, впившись пальцами в полуистлевшую сигарету.

Я терпеливо ждала результатов ее умственной деятельности. И дождалась.

— Знаете, Татьяна Александровна, — задумчиво заговорила Курская, — мы иногда сидели в компании с соучредителями моего мужа. Так вот, с Димой Илья нередко сцеплялся буквально по пустякам. Хоть они и дружили вроде бы, но ругались жестоко. Пару раз чуть до мордобоя не дошло. Конечно, я не думаю, что Кобрович мог убить моего мужа, но раз вы спрашиваете…

Убедившись в невиновности Курской, я покинула квартиру, оставив Алину наедине с ее совестью. Надеюсь, эта самая совесть еще не окончательно исчезла. Обидно, когда столь привлекательные внешне люди решают заняться чем-то противозаконным. Красота — она всегда притягивает и внушает восхищение.

Алина проводила меня усталым взглядом и не ответила на прощальные слова. Наверное, она все же пыталась обдумать, что натворила.

А я, усевшись в машину, выудила из мешочка магические «косточки» и задумалась о состоявшемся только что разговоре. Об Алине и Курском, ее изобретательном супруге.

Поразмышляв обо всем этом пару минут, я метнула «кости».

12+21+25.

Я напрягла уставший мозг в поисках трактовки, и она не заставила себя ждать. «Наказание лжецу не в том, что ему больше не верят, а в том, что он сам не может никому верить». Вот так. И что это означает, позвольте спросить? Что Курский никому не верил? Или я теперь никому не буду верить, ведь вру напропалую. Пусть и с благими намерениями. Или, или, или…

Ладно, посмотрим. Поживем — увидим. А что я еще могу сказать?

И что делать теперь?

Снова, в который раз за этот безумный, нескончаемый день я погрузилась в размышления. Перебирала версии, которые имели право на существование. Кобрович ругался с Курским… И вообще он произвел на меня «неизгладимое» впечатление. Но Кобровича я оставлю на закуску. Пусть пока успокоится, расслабится, забудет о создании по имени Татьяна. А пока что… Чем же мы займемся пока, Танечка?

Поедем спать, Татьяна Александровна, ответила я себе с мрачной решимостью. Я уже вторые сутки без сна, а ношусь как угорелая. А уж потом обдумаем наши дальнейшие шаги. В конце концов, надо же узнать, кто там выходил из машины, кого видел бомж Васяня… А Киря не звонит…

* * *

Войдя в подъезд, я первым делом услышала возмущенные вопли соседки, которая жаловалась на необходимость подниматься на третий этаж пешком. Лифт не работал — какие-то гады пошутили с проводкой, и он совершенно не желал выполнять свои непосредственные обязанности.

Я уже лихо взлетела на свой седьмой этаж, а снизу все еще раздавалось кряхтение соседки. Такое ощущение, что тетка, не такая уж и старая, между прочим, лезет на одну из альпийских вершин, а вовсе не на третий этаж, в собственную квартиру.

Но сейчас мне, если честно, были глубоко по барабану все бабки и тетки мира. Мне хотелось принять душ, расслабиться с чашечкой кофе в руке и лечь спать. Спать… Вот чего требует моя душа! Но для начала — поужинать. Благо время гораздо больше подходит для ужина, нежели для сна, — мои часы показывали шесть вечера.

Я долго-долго стояла под теплыми струями душа, потом на скорую руку приготовила ужин и уселась с тарелкой и чашкой кофе перед телевизором. Обдумать дело на сон грядущий не получилось — в голову лезло лишь одно видение — кровати с подушкой, одеялом и свежими простынями. Веки с огромным трудом выдерживали груз ресниц и упорно смыкались, закрывая от меня окружающий мир.