Книга Тощие ножки и не только - Том Роббинс

– Потому что ты храпел.

Бумер покачал головой. Он не мог поверить собственным ушам.

– Я не храпел, – возмутившись, ответил он. – Я был на задании.

Когда рядом с механической индейкой остановился полицейский автомобиль, Эллен Черри все еще продолжала прокручивать в уме слова мужа, словно, поняв их верно, смогла бы узнать, действительно ли она его любит или все-таки нет.

* * *

Слово «Финикия» означает «страна пурпура». Что за этим кроется? Виноград? Глициния? Обыкновенное словоблудие? Лиловая дымка над холмами? Нет, финикийские купцы славились по всему Средиземноморью исключительно своими выкрашенными в красно-фиолетовый цвет товарами.

Хотите верьте, хотите нет, но источником фиолетового красителя служили тамошние раковины, вернее, морские животные, обитавшие в раковинах, подобной той, что сидит сейчас в трудный час испытаний рядом со мной. Финикийцы устроили настоящую охоту за такими раковинами для получения из них фиолетового красителя. Чтобы извлечь ее обитателя, саму раковину обычно разбивали, чем и объясняется тот факт, почему крупный и невредимый образец вроде присутствующего здесь нашего товарища был относительно редок.

В известном смысле краситель, получаемый из раковин, стал символом Финикии. Финикийский язык был родственен древнееврейскому, на этом языке говорил царь Ахав. Кроме того, евреев и финикийцев связывали и тесные культурные связи. Но несмотря на это, Иезавель все равно тосковала по своей далекой родине. Мисс Раковина служила ей утешением, напоминая не только об Астарте, но и о сонных, окруженных пальмами прибрежных городах, где не только дома и улицы, но и руки их жителей были вечно перепачканы красновато-фиолетовым красителем. Что касается царицы, то, финикиянка до мозга костей, мисс Раковина стала талисманом главного святилища Богини в Самарии. Укутанная в пурпурного цвета папирус, она часто прижималась к царственной груди.

Пурпурная страна. Признайтесь, есть в этих словах своя поэзия. Родина пурпура, подарившая миру фиолетово-бордовый цвет. Вот и наш мистер Носок тоже фиолетового цвета, задумайтесь над этим; фиолетовы круги под глазами мафиози. Фиолетово также клеймо, которое санитарная служба ставит на свежее мясо, разрешая его к продаже. Я борюсь с искушением спросить, почем пошел бы мистер Носок на финикийском рынке. О-оп! Нет, нельзя смеяться. Иначе мой соус выплеснется наружу.

* * *

– Слава Богу, – сказала Пэтси. – Кажется, Бад уехал в хорошем настроении.

– А с какой стати ему быть в дурном?

– А я и не говорю, что в дурном. Как раз наоборот, в хорошем.

– С ним явно что-то случилось, пока он тут дремал после ужина. Наверняка что-то такое особенное. Или Господь Бог разговаривал с ним во сне, или что-то в этом роде. Нам с тобой этого никогда не понять. Пути Господних чудес неисповедимы.

– Это точно, – согласилась Пэтси и вернулась к своему вязанью. Верлин продолжил попытки развернуть дорожную карту. – Хотя знаешь, дорогой, все эти дела с восстановлением Храма – тебе не кажется, что тут что-то неладно?

– Первый раз об этом слышу. И что тут неладного?

– Видишь ли, сегодня так много проповедников слова Божьего, которые алчут славы и денег.

– Ха! Бад не из их числа. Это уж точно!

– Пока еще не из их числа.

– Неужели ты сама настолько безгрешна, Пэт, что готова бросить в него камень?

– Пожалуй, что не безгрешна, – вздохнула Пэтси и замолчала, задумавшись над своими прегрешениями, и даже попыталась сравнить их с теми, которыми мысленно наделила Бадди Винклера: слабость плоти против тщеславия. Эти размышления ни к чему хорошему, разумеется, не привели, и Пэтси в конце концов бросила это занятие. Она улыбнулась, однако поспешила укрыть эту свою фаталистическую улыбку за вязаньем. Нет, все-таки следует признать, решила она про себя, что из семи смертных грехов похоть определенно не самый худший.

* * *

Вечерело. Громкоголосые птицы взахлеб промывали себе горло соком древесных почек, а те в свою очередь изо всех сил пытались освободиться, слой за слоем, от своего тесного викторианского исподнего. И тогда Раскрашенный Посох и Раковина рассказали своим новым друзьям о том, как яхвистская партия древнееврейских женоненавистников погубила репутацию Астарты и ее ревностной сторонницы на земле Израиля, царицы Иезавели, и как потом овдовевшую Иезавель умертвил злобный Ииуй, эта марионетка яхвистов.

Поведали талисманы и о том, как Ииуй, дорвавшись до власти, устроил кровавую чистку, как их самих, спрятав в кувшинах с зерном, под покровом ночи спасли отважные земледельцы. Сотни жрецов и жриц Астарты были безжалостно умерщвлены, а святилища и жертвенники Богини стерты с лица земли. На дворе стоял год 843-й до Рождества Христова – в этот год патриархи праздновали победу.

Однако уже через считанные месяцы дочь Иезавели, Аталия, вышла, так сказать, из левого поля и ухитрилась занять трон владычицы южного Израиля, Иудеи.

Раковину и Посох тайком от всех привезли в Иерусалим и поместили в сам Великий Храм, Первый Храм, так называемый Храм Соломона, величественный еврейский мегапроект. Здесь шепот пурпурных финикийских занавесей, подобно нежной колыбельной, смягчал надрывные псалмы взбудораженного золота.

Аталия правила страной шесть лет; ее жизнь оборвала рука наемного убийцы, подосланного патриархами. За время правления царицы Астарта вновь посадила Иерусалим себе на колени. В Храме, который для Соломона построил Хирам и его искусные мастера, Раскрашенный Посох и Раковина жили бок о бок с золотыми и серебряными листьями, среди десяти тысяч подсвечников, зажигавшихся каждый вечер, по соседству с сорока тысячами арф и двумястами тысячами труб, в окружении инкрустированных драгоценными камнями курильниц, чаш и кубков, среди алебастровых сосудов с благовонными маслами, и – поскольку там находился бронзовый жертвенник, на котором возжигались жертвоприношения, – лопаток, мисок, щипцов для снятия нагара со свеч, отлитых из ажурной бронзы. Вся эта показушная роскошь, сделанная по заказу Соломона, имела мало общего с богиней Астартой, за исключением того, что везде, где только можно, эти вещи были украшены изображениями лотоса, фиг, гранатов и того, что историк Иосиф Флавий называл «презабавнейшими цветами» (каждый из них символизировал вульву). Тем не менее и Посох, и Раковина чувствовали себя вполне уютно среди всего этого показного великолепия, и до тех пор, пока в храме почитали Астарту, их принимали как ценность не меньшую, чем иные сокровища.

Однако во время чистки, последовавшей за убийством Аталии, их запихнули в какую-то темную комнатушку, где они долгие века собирали пыль в обществе всевозможных золотых тельцов, ритуальных сосудов для сбора спермы и материнского молока, бубнов, ослиных масок, танцевальных свитков и ленивых, инкрустированных слоновой костью аспидов.

– В отличие от той самой пещеры, где мы с вами встретились, – пояснила Раковина, – нас не погрузили в сон, так что и для нас, неодушевленных предметов, время текло очень-очень медленно.