Книга Мое большое маленькое Я - Фабио Воло

Более или менее спокойно я себя почувствовал, когда решил, что если самолет упадет в море, то я плюхнусь в старую шлюпку, сидевшую справа от меня. Полет проходил нормально, только лилипуты все бегали по коридору.

Соседство с проходом было не самым большим удобством, а кроме того, слева от меня еще сидели две девушки. Одна из них то и дело принималась плакать. Я впервые видел эту девушку, но внутренне был готов приободрить ее, сделать что-нибудь для нее, чтобы помочь ей избавиться от гнетущего ее чувства, — наверное, потому, что меня самого переполняли боль, тоска и страх. В общем, мы были с ней товарищи по несчастью. В ее рыдании слышалось такое отчаяние, что я вообразил, что она, наверное, тоже потеряла близкого человека, возможно кого-то из родителей. Только позже я догадался о причине ее слез, когда подруга неожиданно осадила ее: «Хватит, не думай больше о нем, теперь тебе надо думать только об отдыхе, а не об этом мерзавце. Вот увидишь, в лагере ты встретишь сотни парней лучше, чем он. К тому же, честно говоря, ты избавилась от порядочного засранца. Я на твоем месте так не горевала бы, да и грустить тебе незачем. Поверь мне, тебе повезло, что все так закончилось…»

Оказалось, что девушка страдала из-за того, что рассталась со своим парнем. «Да катись ты к черту», — сказал я про себя.

В те дни я слишком жестко относился к людям, переживавшим несчастье. Я был убежден, что по-настоящему страдал только я один, тогда как те, кто переживал, например, из-за разбитой любви, не имели права даже омочить ноги в мрачном океане скорби.

Только позже, со временем, я научился с уважением относиться к любому проявлению горя. Даже к горю ребенка, потерявшего свою игрушку. Но в ту минуту, в самолете, меня возмущало, что девушка позволяет себе проявлять мировую скорбь из-за какой-то ерунды. Что значит ее горе по сравнению со смертью близкого человека?

Мне хотелось крикнуть ей, что она дура, что ей надо Бога благодарить за то, что она плачет всего лишь по такому поводу.

В то время я ощущал себя одним из немногих, кто действительно имел право на страдание. Мне было позволено оплакивать друга, но я не мог разразиться рыданиями, а эта пустоголовая девица проливала литры драгоценных слез из-за какого-то козла. Мои глаза оставались сухими, а она транжирила свои слезы.

При приземлении из-за сильного ветра самолет немного тряхнуло. Когда открыли двери самолета, я сразу почувствовал жару, влажность и запах нетронутой природы. Смешанный запах моря, зелени и влажной земли. Пешком мы дошли до дверей аэропорта, где у нас проверили документы. Почти все пассажиры вокруг меня были итальянцами. Большинство сразу же включили мобильные телефоны и стали обмениваться между собой репликами: «Соединяет… не соединяет… работает…»

Их соседство стало мне надоедать. Верно говорят: когда в жизни у тебя не все ладно, тебя постоянно все раздражает. Несчастливые люди без конца оценивают окружающих, беспрестанно выражают недовольство их поведением и часто вымещают на них свое плохое самочувствие или ощущение собственной несостоятельности. Вначале досаду у меня вызывала плаксивая девица, затем всеобщая мания сразу же хвататься за мобильные телефоны, но раздавшиеся после приземления громкие аплодисменты возбудили во мне сильнейшее раздражение. Не знаю почему, но эти аплодисменты ожгли меня, как удар хлыстом. Было очевидно, что мне на самом деле плохо.

Выйдя из аэропорта, я взял такси и попросил отвезти меня в гостиницу Софи. Большинство пассажиров с нашего рейса уселись в микроавтобусы и направились в лагеря отдыха. Я смотрел на женщин и думал, что половина из них наверняка вернется домой с косичками.

Первое, что я заметил, выйдя из машины, был открытый контейнер. Я узнал его, узнал и находящееся в нем оборудование. Дверь «посады» была открыта, я вошел внутрь и увидел рабочих, монтировавших длинную стойку. Я так и не понял, собирали они стойку бара или бюро для приема клиентов. Я спросил о Софи, и мне сказали, что она на крыше. Я поднялся наверх и среди обнаженных по пояс, худых и потных мужчин увидел ее. Перед моими глазами предстала молодая, сияющая женщина с тонкой, прелестной фигурой и в то же время уверенным взглядом. Софи улыбнулась мне, я представился ей, но не сказал, что я друг Федерико: «Меня зовут Микеле, я итальянец, я хотел бы поговорить с тобой».

Она отдала несколько распоряжений рабочим, и мы спустились с крыши. За стройкой, на краю деревянной веранды под соломенной крышей, стоял стол с напитками. Мы уселись за него.

Я сразу понял, что хотел сказать Федерико, когда рассказывал о Софи. Привлекала не столько ее красота — хотя Софи действительно была очень красива, — а весь ее облик. В глазах ее было нечто таинственное, что сразу же пленяло.

Она налила себе холодного лимонада, я взял пиво. Я думаю, она тогда уже догадалась, что я был другом Федерико, но ничего мне не сказала и ждала, когда я сам заговорю.

— Я друг Федерико, я приехал передать тебе одну вещь. Он заказал ее для тебя, но не смог отдать. Держи.

Когда Софи увидела кулон на ажурной цепочке, она не произнесла ни слова, только изменилось выражение ее глаз. Казалось, что они пульсируют в ритме ее сердца. Она поблагодарила меня, но не спешила надеть украшение. Она пальцами трепетно ощупывала кулон, сжимала его и гладила. Ее пальцы скользили по кулону, словно она гладила ладонь человека. Наконец она надела украшение.

Между мной и Софи завязался разговор. Мы не говорили о Федерико, вопросы Софи в основном относились ко мне, ей хотелось ближе со мной познакомиться. Она сказала, что Федерико часто рассказывал ей обо мне, он говорил обо мне скорее как брат, а не друг. Едва она увидела меня на крыше, как сразу поняла, что это я.

Мы долго просидели за столом. Я сидел рядом с Софи; мы знали, какую роль сыграл Федерико в жизни каждого из нас, и, даже не говоря о нем, мы ощущали его близость. Мы оба были частью его жизни.

Софи предложила мне остаться на ужин.

Я сказал, что в последнее время решил произвести переоценку ценностей в своей жизни, что я переживал своего рода кризис личности, который заставил меня резко изменить свою жизнь, свои привычки. Я рассказал ей, что мое решение уехать возникло совершенно неожиданно, я совсем не задумывался об этом, что меня, вероятно, почти наверняка уволили с работы, что у меня не было денег, к тому же я не имел ни малейшего представления о своем будущем. Я только был убежден, что готов отдать все свои силы ради поиска альтернативы моей прежней жизни, чтобы знать, как жить дальше. В последнее время мне было больно и стыдно, когда я вспоминал о том, как жил раньше и как живу сейчас, но в то же время во мне появилось своеобразное чувство свободы, которое охватывает нас, когда мы стоим на пороге нового мира. Я произнес эти слова — и вдруг осознал, что впервые в жизни оказался без твердой опоры под ногами, в полном неведении о том, что буду делать дальше. Ведь стрелку будильника, стоявшего на моем столике, я выставил много лет назад и больше к нему не прикасался. Единственным исключением было только то, что по субботам и воскресеньям будильник не звонил. Но сейчас это меня ничуть не тревожило, наоборот, мне казалось, что я стал путешественником, скитальцем, очаровательным авантюристом.