Книга Пластиглаз - Вадим Чекунов

У Вити есть одна уникальная способность – животом он может вышибать запертую дверь. Что иногда он и проделывает, на спор. Выбирает кого-нибудь из заходящих к Рашиду клиентов и предлагает пари на бутылку.

Витя не очень любит людей. Пожалуй, единственный из клиентов Рашида, кого он не задирает и не трогает, это слепой Сан Саныч. Сан Саныч живёт в том же доме, где наш магазин, прямо над нами. Старый, но держится бодряком. Раза два-три в неделю заходит за пригоршней азу или парой котлет. Денег с него никто не берёт, хоть он всегда и протягивает свой кошелёк. Рашид в такие минуты хмурится и сует ему в кошелёк какую-нибудь деньгу.

На майские Сан Саныч напился и сильно ругался матом. Пиджак его больше походил на кольчугу или чешую от висевших на нём медалей. Когда Сан Саныч материл Сталина, медали печально позвякивали.

Витя всегда предлагает ему выпить, но пьяным Сан Саныча я видел лишь раз, перед Днём Победы.

Со мной Витя не общается. Я для него «сопляк». Да и мне на него насрать.

Другое дело – мясник Рашид.

Личность на весь район известная и уважаемая. Плотный, коренастый татарин. Степенный и рассудительный, как и любой человек, работающий с мясом.

Рабочий день Рашид начинает со стакана водки. В его шкафчике всегда хранится пара «Столичной», экспортной, «с винтом». И чистый гранёный стакан, который он тщательно споласкивает после каждого употребления.

Витя-Зверь пьёт обычно «андроповку» или «Русскую». На тех пробки обычные, «бескозырки». Когда отгибаешь ушко, надрывается небольшая полоска, тянешь её и пробка снимается. Если в пробку напихать хлебный мякиш и немного погнуть, краями внутрь, а надорванную полоску с ушком выпрямить вверх, получается туловище и голова верблюда. Остаётся воткнуть в мякиш четыре спички – и ноги готовы.

Русское оригами.

Когда я сделал первого верблюда, Витя-Зверь лишь хмыкнул. А вот Рашиду игрушка понравилась. Мясник поставил её на шкаф и сказал Витьку все пробки отдавать мне.

«Караван хочу», - улыбаясь во всё широкое лицо, подмигнул Рашид. «Ты, смотрю, парень с выдумкой. Иди к нам, чего ты в бакалее трешься...»

Рашид переговорил с заведующей Валентиной. Та, хоть и нехотя – пропал дармовой фасовщик – согласилась.

Уважаемый человек всё-таки просил.

Теперь моя жизнь наладилась.

Рашид учит меня искусству мясницкого дела.

«Смотри», - говорит он, срезая с бледно-желтой свиной туши расплывшееся пятно штампа. Выбрасывает кожу не в мусорный лоток, а в небольшой пакет у шкафчика. «Это второй сорт. Но в советской торговле всё должно быть только первого сорта. И людям нравится, и нам деньга лучше идёт».

Рашид укладывает тушу на плаху, берётся за топор и поводит плечами. Витя-Зверь лениво поднимается со стула, подходит к туше и придерживает её. Рашид взмахивает топором. При каждом ударе он громко «кхекает». Я заворожено наблюдаю. Топор входит глубоко в мясо, рубит кость и тут же взмывает вверх, чтобы снова обрушиться. В руках Рашида он кажется невесомым.

Минута-другая – и туша разделена на крупные куски. Они валяются на кафельном полу. Каждый из них Рашид придирчиво разглядывает. Укладывает на плаху выбранный. Взмах – «кхэк!» - и кусок располовинен. «Кхэк!» «Кхэк»!

Второй мясник, молчаливый Хафиз, водит тонким бруском по обвалочному ножу. Хафиз вечно хмурый, вечно заросший щетиной и совсем непьющий. По пятницам он не обедает с нами. Ходит в мечеть, что неподалёку, у «Олимпийского». Витя-Зверь и Рашид постоянно подсмеиваются над ним, но Хафиз и ухом не ведёт.

«Вот свинина же – грязное мясо» - лыбится Витя-Зверь. «Тебе ж не то, что есть, даже трогать нельзя её».

Хафиз невозмутимо нарезает корейку.

«Ты ж потом руками вот так будешь делать», - не унимается Витя, проводя толстыми пальцами перед своим лицом, на манер мусульманского жеста. «Как с Аллахом потом говорить будешь? Тот скажет – фу, свининой воняет!»

Витя ржёт над своей шуткой. Огромный живот его под черным халатом прыгает вверх-вниз.

«Дюрак ти», - качает головой Хафиз. «Дюрак и камсамолис. Тьфу, а ни чилавек. Савинья и то лушше».

«Понял, Витёк, - улыбается Рашид. – Не нажрал ты еще на свинью. Похож уже, но еще потрудиться надо!»

Витя-Зверь обижается и усаживается на стул. Складывает на животе руки и закрывает глаза, притворяясь спящим.

Рашид усмехается.

«Вот с такими чудиками и приходится работать» - говорит он мне. «Ты с них пример не бери. Хочешь стать настоящим мужиком - запомни такую вещь: мужик должен быть гладко выбрит, коротко подстрижен и слегка поддат. От так вот...»

Хафиз бормочет что-то по-татарски и выходит в зал.

Витя-Зверь всхрюкивает – он и впрямь уже задремал.

Рашид разворачивает ко мне лоток с нарезанными кусками. Мясо так себе, заветренное, синеватое.

«Всё зависит от того, как разложить, и главное – как показать».

Рашид берёт один из кусков и протягивает мне. Крутит кистью, показывая с разных сторон.

«Видишь – если ты так этот кусок показывать будешь, его ни одна дура не возьмёт. А вот так...» - ловко перехватывает он кусок и вновь крутит кистью.

Я поражаюсь – это совсем другое мясо. Свежее и сочное. С одной стороны Рашид заранее срезал заветрившуюся плёнку. Всю её срезать нельзя – слишком большие отходы.

«Так и всё в жизни, пацан. Умеешь сделать правильно – люди оценят. Нет – будешь, вон... Как Витя, стул пропёрдывать...»

И в самом деле – чуть накренившись. Витя-Зверь издаёт звук, похожий на тракторное тарахтенье. Глаза его по прежнему закрыты. Весь облик его напоминает одного из восточных божков, виденных мною в отцовской энциклопедии. Правда, скорее Витя - злая каррикатура на будду.

* * *

– Эскимос! – раздаётся голос из дверей молочного.

Эскимос – это я.

Такую кличку мне дали за сидение в холодильной камере. Не добровольное, конечно.

Недели две назад Валентина вручила мне длинный, сантиметров в сорок, нож и отвела в «холодильник». Там хорошо, прохладно после духоты бакалейной подсобки. Вдоль левой стены – пластмассовые ящики с варёной колбасой. Каждый батон перевязан в нескольких местах верёвкой.

«Смотри сюда», - Валентина показала на ящики. «Срезаешь веревку, батоны прекладываешь в другой ящик, вон пустой стоит, и складываешь у другой стены. Веревки – бросай сюда» - махнула она в сторону угла. «Работы на полчаса, я приду, открою тебя».

«Вы меня что, запереть тут хотите?» - оглядел я металлические стены, все в инее.

Валентина усмехнулась:

«Работой согреешься. Надень ватник, если хочешь, у кастелянши возьми. Конечно, закрою. Распи.. разворуют, в общем, если не закрыть».