Книга Пластиглаз - Вадим Чекунов

Даже приобнять её - так пока и не решился...

* * *

...На углу Безбожного и Астраханского я поворачиваю налево, прохожу мимо книжного и закрытой ещё «Березки», заворачиваю в низкую подворотню и попадаю во двор магазина. Взгорбленный асфальт, штабеля ящиков и несколько мусорных контейнеров. Контейнеры похожи на разбитый танковый отряд. На их боках, выкрашенных в зеленый цвет, непонятные белые надписи «МСПМУ» и трёхзначные номера. На некоторых уже другой, небрежной синей кистью добавлено «Спартак-мясо» и «КОНИ». Один из танков недавно подбили – контейнер лежит на боку, печально распахнув люк-крышку. Две вороны вышагивают среди мусора и точными ударами клюва выхватывают самое вкусное. Кучка бестолковых голубей крутится на асфальте чуть поодаль.

Возле крыльца молочного отдела стоит грузовик Лауреата. Самого его в кабине нет. Скорее всего, у заведующей, златозубой Валентины Сергеевны.

Лауреату лет сорок, а может, и больше. Толстый, пучеглазый, он похож на Бегемота из «Ну, погоди». За что его прозвали Лауреатом, не знаю. Он постоянно травит байки и анекдоты, ухаживает за Валентиной и пьёт по вечерам с грузчиком из мясного Валеркой-Зверем. Дышит Лауреат шумно и хрипло - курит почти беспрерывно, две пачки «столбов» в день.

С Лауреатом мы ездим раз в неделю получать газовые балоны, для квасной палатки напротив Дома моды, на проспекте Мира. В кабине у него лежит мафон «Весна», красивый, чёрный. Кассета одна и та же всё время – Токарев. «Я работаю как лошадь, всё дела, дела, дела... А жена не потерпела, и к свободному ушла!..» - сквозь гул мотора и уличный шум доносится хриплый эмигрантский баритон. Лауреат неизменно хмурится, потом встряхивает головой и говорит мне: «Эт про меня, точь-в-точь». Лезет за пачкой «Столичных».

Хороший он мужик. Все думают, что балагур, а ведь глаза у него – грустные-грустные.

Я как-то спросил его, отчего так. Мы разгрузили баллоны, получили от киоскера по кружке кваса и сели на кирпичики, лицом к университетскому Ботаническому саду. За спиной шумел машинами проспект Мира.

Лауреат повернул лицо ко мне и долго – мне стало неловко, я принялся молча пить квас, - разглядывал меня.

«Смотри ш ты...» - наконец, сказал он. «Пацан совсем, а...»

Неожиданно Лауреат встаёт и забирает у меня кружку. Уходит в палатку. Возвращается быстро, опять с полными кружками.

«Грустные, говоришь...» - усаживается он рядом со мной и протягивает кружку. Отхлёбываел из своей. Ставит на землю и лезет за сигаретами.

«Сын у меня был. Валеркой звали. Вот такой, как ты, жердь худая. Постарше только. Больше нету. Долг, блядь, интернациональный. Суки. Даже не рассказали, как...»

Я отпиваю из своей кружки и чувствую, как квас резко шибает в нос и царапает нёбо. В нём водка, понимаю я.

«Вот потому-то у меня глазки и грустные», - глядя на листья деревьев, говорит Лауреат. Хлопает себя по коленям. «Ладно, поехали. Ты смотри, не захмелей. Мне-то что, я - за рулём. А ты еще школьник».

Я не очень понимаю, что это значит, и глупо улыбаюсь.

На обратном пути Лауреат рассказывает о своём походе в женскую баню и громко хохочет. Но я плохо его понимаю, меня развезло от кваса с водкой и я лишь таращусь в открытое окно. Мы сворачиваем в Грохольский переулок. Светит солнце. Летит тополиный пух.

«Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой! То мне страшно, то мне грустно, то теряю свой покой...»

* * *

Всех давно знаю, ко многому привык. Я тут - свой. В основном, благодаря Рашиду. Это он вызволил меня из бакалейного отдела, из подсобки, где я всю зиму каждый четверг фасовал крупы и конфеты.

Полукруглым совком черпать из ракорячившегося рядом мешка крупу и, следя за стрелкой весов, отмерять килограмм в бумажный пакет, затем сворачивать его края, загибая бумажные «уши» - занятие то ещё... Чуть веселее было с конфетами - после фасовки всегда оставалась горсть-другая, но и это в конце концов надоедало, а конфет уже не хотелось. Иногда в подсобку заходили грузчики – здоровенный Ромка и тихий, улыбчивый Слава. Если на фасовке была дефицитная гречка, они прятали пару пакетов под халат и совершали несколько ходок в подвал. В награду за молчание приносили мне спизженные из рыбного отдела консервы, шпроты или сайру. Но по числу пакетов можно было зашухериться перед Валентиной, да и дверь заведующей часто открыта.

Из жестяной консервной крышки, свернув её с одного конца полутрубочкой, я сделал подобие желобка, узкого в одной части, и широкого в другой. Мешок протыкался еще на складе. Гречка высыпалась по желобку в подставленную тару. Дыра была такая маленькая, что когда желобок вынимался, её практически невозможно было заметить.

«Далеко пойдешь...», - на перекуре похвалил моё изобретение Ромка. «Главное, чтоб не остановили слишком рано».

Я мужественно усмехнулся.

Слава, отложив газету, протянул руку к пустому молочному контейнеру – здоровенной клетке на колёсиках. Приоткрыл решётчатую дверцу. И хлопнул её о контейнер. Клацнул железной задвижкой.

Получилось похоже.

«От трёх до пяти», - подмигнул мне Слава и снова уткнулся в газету.

Оба грузчика – люди незаурядные. Ромка занимается культуризмом. Ему лет двадцать пять. Высокий, широкоплечий, со здоровенными руками. За раз он относит в камеру-холодильник по три коробки масла. Пятидесятикилограмовые мешки с сахаром хватает одной рукой и выбрасывет из подвала на лестницу. Там уже мы тащим их в подсобку. Густые усы и волнистая шевелюра делают его похожим на драгуна. Любимец женского персонала магазина, Ромка не курит и не пьет, впрочим, как и Слава. Хотя отдых они называют «перекуром», по солдатской привычке, объяснил Ромка.

Слава – любитель книг. Он старше Ромки лет на десять. Невысокий, жилистый. На одной лишь сдаче макулатуры – а её в магазине немерено, Слава собрал кучу подписных изданий. Выкупил почти всю серию «Всемирной литературы». Его хорошо знают в «Букинисте» на Сретенке. С ним мы часто спорим по поводу . Я поклонник Маяковского, раннего. Славик – ценитель Северянинова. Как-то раз, насмехаясь над ананасами в шампанском, я довёл Славу до того, что он бросил на пол лоток с глазированными сырками и полез в драку. Хорошо, Ромка расстащил нас и держал, пока мы не успокоились. Теперь избегаем острых тем, переключились на прозу и оба с удовольствием цитируем Гашека.

Почему-то раньше я думал, что грузчик – это вечно пьяный человеческий обмылок... Вообще, знакомство с миром торговли на многое заставляет смотреть иначе.

В магазине есть еще один подсобник. Витя-Зверь. Он работает только в мясном. Огромный пузатый мужик с вечно заспанными, заплывшими глазами. Вся его задача – принять фуру с мясом, закинуть в подвал и по мере надобности .доставить в разделочную. Кличку он получил за три своих главных качества. По словам Лауреата, у Вити «волчий аппетит», «медвежий сон» и «звериная ненависть к работе».