Книга Смерть ради смерти - Александра Маринина

– Верно. А почему он был мало похож на переводчика?

– Знаете, переводчики – они обычно довольноравнодушные. Им нет дела до проблем тех людей, которым они помогают спереводом. А Александр больше походил на человека, заинтересованного в судьберебенка. Как вам объяснить… Сам вел ребенка за руку, гладил его по голове,опекал, что ли. Был очень внимателен и заботлив по отношению к родителям, даже,я бы сказал, особо деликатен. Представьте себе, каково это – услышать, что твойребенок безнадежен, что он никогда не поправится, а скорее всего – в ближайшеевремя погибнет. Но он умел находить такие слова, что родители встречали этустрашную новость мужественно и стойко. Конечно, некоторые плакали, но истерик иобмороков в присутствии Александра никогда не было.

– Спасибо, доктор Фаррелл, – поблагодарила Настя,и они пошли к следующему врачу, держа в руках список: дети, направленные банком«Эксим», – доктор Тотенхайм, онколог. В сумке у Насти лежали еще двасписка, в которых значилось «доктор Робинсон, заболевания мозга» и «докторЛиннес, заболевания позвоночника».

К своему ужасу, ничего нового они не услышали. Все дети,которых по направлению банка «Эксим» привозил некто Александр, такойвнимательный и тактичный, были безнадежны. В некоторых случаях родителейпредупреждали, что без операции ребенок проживет еще год-два, а успешнаяоперация могла бы подарить ему пусть не полноценную, но долгую жизнь, нооперации этой ребенок, судя по состоянию его здоровья, наверняка не перенесет.В других случаях честно говорили, что малыш погибает и спасти его может толькочудо. В третьих – что есть шанс, пусть небольшой, но есть. Таких случаев быломало, всего три из двадцати девяти. Но они все-таки были.

– Я вижу, вам что-то не нравится, – заметил одиниз врачей, доктор Робинсон. – У вас такое странное выражение лица.

– Видите ли, у нас в стране не принято объявлятьбольному диагноз, а тем более негативный прогноз. Наши врачи более… щадяще, чтоли, относятся к пациентам. Человек должен надеяться, иначе…

– Человек должен знать правду о себе и своейжизни, – жестким тоном перебил ее Робинсон, невысокий чернокожий сточеными чертами лица и гладкими густыми волосами. – Иначе он ввергнетсебя и близких в пучину финансовой и правовой неразберихи. Прошу меня извинитьза прямоту, мисс, но в вашей малоцивилизованной стране эти резоны поканепонятны. Когда у каждого из вас будет хоть какая-нибудь собственность и,соответственно, финансовые права и обязательства, наследники и правопреемники,когда у вас появится развитая система страхования, тогда вы нас поймете. Нераньше. Я могу еще чем-нибудь быть вам полезным?

Выйдя из Центра диагностики, Настя и Доценко помчались ворганизованный Германией Фонд помощи детям, нуждающимся в лечении. Процедурасостояла в том, что сначала ребенок должен был пройти обследование в Центредиагностики. Для родителей это обследование было бесплатным, за консультацииплатил банк-посредник, который и направлял детей в центр. Затем, имея на рукахзаключение врачей центра, родители обращались в фонд. В фонде изучали поданныедокументы и отбирали тех детей, которых они отправят в лучшие клиники Запада налечение. Определенную долю расходов на это лечение брал на себя фонд, ноглавным образом его функция состояла в том, чтобы предоставить возможность человекувыехать за рубеж и попасть именно в ту клинику, где есть специалисты по егозаболеванию. Фонд же определял и сумму, которую родители больного ребенкадолжны внести за лечение. Если ребенок во время нахождения в клинике умирал,внесенные родителями деньги возвращались им почти полностью.

То, что они узнали в фонде, расстроило их еще больше. Издвадцати девяти родителей, приезжавших в Центр диагностики вместе с АлександромГалактионовым, документы в фонд подали двадцать шесть. Из них четырем былоотказано, а двадцать два ребенка были отправлены на лечение. Все они умерли.Родители троих ребятишек документы не подавали. Как раз тех троих, у которыхбыл шанс на выздоровление, хоть и небольшой, но был.

– Все, Миша, я больше не могу, – выдохнула Настя,выходя из роскошного здания, где располагался немецкий фонд. – У менятакое ощущение, будто меня швырнули в ассенизационную яму. Теперь осталосьтолько обойти двадцать две семьи, в которых умер ребенок, и выяснить, получилили они обратно свои деньги, которые перечислил им Фонд. Я уверена, что ничегоони не получили. Подписали какие-то бумажки, глядя в них невидящими от горяглазами, и все. Ни по-немецки, ни по-английски они не говорят и не читают. Этотподонок из всех обращавшихся в банк-посредник за помощью выбирал только тех, укого дети больны очень тяжело и скорее всего безнадежны, и кто не знаетиностранных языков и нуждается в переводчике. Врач говорит, что ребенок невыживет, а что на самом деле говорит родителям Галактионов? Ловко морочит имголову, пользуясь их неграмотностью и незнанием языка. То-то врачи удивляются,что от их трагического приговора родители не рыдают и не бьются в конвульсиях.Но что самое омерзительное, он пользуется еще и доверчивостью человека, укоторого умирает ребенок и который так хочет, чтобы была хоть какая-нибудьнадежда. Надежда на чудо. В таком положении люди часто теряют критичность иверят всякой ерунде, потому что безумно хотят верить. А эта дрянь пользоваласьих состоянием. Когда ребенок умирал, в банк приходил денежный перевод из фондас деньгами для родителей. Галактионов подсовывал им бумаги, тыкал пальчиком,показывая, где расписаться, и говорил слова сочувствия. Родитель даже непонимал, что подписывает, и уходил, а Галактионов клал денежки себе в карман.Ну и мразь!

– А те трое? – добавил угрюмо Миша, беря Настю подруку, потому что увлеченная злостью она не замечала, как шагает по глубокимлужам, в которых черная вода была перемешана с грязным мокрым снегом. –Им-то он что сказал? Что их нельзя направить на лечение? Почему они не подалидокументы в фонд?

– Можно, конечно, спросить у них, но и так понятно, чтонаврал что-нибудь. Мол, таких клиник нет, или такие болезни не лечатся, или ихслучай под какой-нибудь пункт не подпадает. Зачем ему их направлять, если уребенка есть шанс выздороветь? Он же тогда своих денег не получит.

– Но он же ничего не терял, – возразилМиша. – Не он же оплачивал их лечение. Пусть бы лечились, ему-то какаяразница?

– Никакой. В этом-то вся гадость и состоит. Он считал,наверное, что благотворительные фонды существуют исключительно для того, чтобыловкие Галактионовы могли на этом наживаться, а вовсе не для того, чтобыкому-то помогать и делать добро. Да ему и в голову не приходило, что раз ужбанк все равно оплатил консультацию ребенку, у которого есть шанс поправиться,то пусть фонд сделает для него все остальное. Фонд – средство для доения денегиз несчастных родителей. Как там говорил жене Галактионов, помните? Когда он вкоробке из-под фотоаппарата толкнул старый замок.

– «Грех же не воспользоваться»?

– Вот-вот. Нет, Мишенька, теперь я абсолютно уверена,что если дело Димы Красникова побывало в руках у Галактионова, то Лыков неврет. Такой тип запросто может чужую тайну обнародовать, кинуть, как кость сбарского стола, чтобы не платить наличными.