Книга Моему судье - Алессандро Периссинотто

В твоей голове что-то не так. В прошлый раз я писала: нечего рассчитывать, что тебя признают невменяемым, но теперь говорю тебе: сдайся, и тебя будут лечить.

Ты начал эту переписку с просьбы тебя понять. Кажется, мне удалось понять по крайней мере какую-то часть тебя. Ту, что спасает котят или хотя бы мечтает спасать. Ту, что любит Фернанделя.

Фильм, о котором ты пишешь, я тоже видела несколько лет назад на кинофестивале, его проводил культурный центр Франции в Милане. Он называется «Под небом Прованса», и поставил его, представь себе, Марио Солдати… Сюжет действительно уже использовался — по-видимому, такие истории вообще привлекательны: девушка в положении, нанимающая подставного мужа, встречается еще у Блазетти, потом пришла очередь Солдати, а восемь или девять лет назад Альфонсо Арау снял фильм «Прогулка в облаках».

Не верю, чтобы ты был бессердечным извергом, даже если смотришь фильм с Фернанделем после того, как убил человека. Думаю, что ты болен и тебе нужно лечиться.

Рано или поздно мы тебя возьмем, но для тех, кто рядом с тобой, может оказаться слишком поздно. Иди в полицию, прошу тебя.

Глава 24

Дата: Четверг 3 июня 23.59

От кого: [e-mail]

Кому: [e-mail]

Тема: Уговор

Спасибо, господин судья. Я ценю вашу заботу о тех, кто мне дорог, но, уверяю вас, для беспокойства нет оснований.

Кандид чувствует себя превосходно. Антибиотики помогли, и сейчас он вне опасности. Сердце радуется, когда смотришь, как он носится и играет со всем, что ни попадется. Он обожает круглые резинки, которыми закрывают целлофановые пакеты. Они тем прыгучее, чем сильнее перекручены, и когда он трогает их лапкой, оживают и скачут туда-сюда, словно крошечные мышки, которые затем и существуют, чтобы он мог на них охотиться. Вчера утром в пустом еще баре мы с Элоди полчаса наблюдали за ним, пока Арман сновал взад-вперед, хлопоча по хозяйству.

— Дети, вот вы кто на самом деле, — смотрите разинув рот, как резвится котенок.

Он прав, месье Арман, по крайней мере в том, что касается его дочери. Когда она смеется над очередной кошачьей проделкой, то кажется маленькой девочкой. И еще когда улыбается моим словам, иногда она находит их ужасно забавными, — не знаю уж, из-за моего ли акцента или потому, что я ей симпатичен. Она маленькая, у нее черные короткие волосы и чуть скошенная челка — она напоминает мне Жанну Моро в «Жюле и Джиме», хоть и не очень на нее похожа, скорее выражением лица, своей молодостью.

Сегодня, когда я завтракал, Элоди подошла сзади и положила руки мне на плечи.

— Тебе нужно в архив? — спросила она, немного склонившись надо мной.

— Нет, я заглядывал туда вчера около двенадцати, и сотрудник сказал, что документы будут готовы не раньше, чем через пару дней.

— Значит, на сегодня у тебя никаких планов нет?

— Есть, но их можно отложить.

Это была такая откровенная ложь, что она даже показалась правдой. Она улыбнулась.

— Тогда, раз твои дела могут подождать, я поведу тебя смотреть мою дипломную работу.

— Дипломную работу?

— Ну да, я имею в виду квартал, который проектировала для диплома.

— Подожди немного, я сейчас.

— Ладно. Надень удобные ботинки, ходить придется порядочно.

Спустя четверть часа мы шагали к окраине.

— Пойдем по набережной, — предложила она, — там тенек.

— Давай. Только сначала мне нужно зайти в банк на площади возле театра снять деньги в банкомате.

— Не беспокойся, по дороге банков сколько душе угодно.

— Да, но у театра банк швейцарский, а у меня в Беллинцоне счет в этом же самом банке, и я смогу проверить остаток.

Не трудитесь, господин судья, не трудитесь искать в Беллинцоне текущий счет на мое имя: не могу же я всегда говорить правду даже Элоди, а потом Гельвеция по-прежнему предпочитает хранить тайну, по крайней мере в отношении банковских вкладов.

Однако это и правда мой банк, и мне правда нужно было проверить, сколько денег у меня осталось.

Я вставил карточку, набрал код и подождал, пока терминал вынесет приговор.

И на этот раз ждать пришлось долго. Похоже, это самый медленный в мире банкомат, но теперь, воспользовавшись им уже не однажды, я выучился быть терпеливым.

Ожидая, я смотрел на Элоди, которая тем временем изучала витрины. На ней была синяя полотняная юбка чуть повыше колена и кремовая майка, обтягивающая маленькую грудь.

Наконец на мониторе появился остаток. Довольно солидная сумма.

Я снял все, что мог, и догнал Элоди, которая внимательно изучала цены, вывешенные на улице у бара.

— Изучаешь стратегию конкурентов? — спросил я в шутку.

— В каком-то смысле. Пытаюсь понять, почему все повышают цены, а мой отец нет.

— Может, просто потому, что он честный человек?

— А может, потому, что считает, лучше подавать пиво забулдыгам, которые смотрят матч по телевизору, чем продавать вино по десять евро за бокал с невообразимым послевкусием миндаля, сена и черешни с малиной юнцам, изображающим знатоков, чтобы поразить своих девушек.

— Вот потому он мне и нравится.

— И мне тоже.

Мы пошли дальше. От реки поднималась свежесть, словно вода принесла с собой память о ледниках, откуда она спустилась всего несколько дней назад.

— Часто навещаешь своих?

— Реже, чем им бы хотелось, раз пять или шесть в году.

Мы еще немного поговорили, так просто, о всякой всячине, наслаждаясь ощущением близости. Потом довольно долго шли молча и все радовались, что вот мы гуляем вдвоем.

А потом без видимого повода я подумал о вас, господин судья, и о том, что вы написали в своем последнем письме: «День за днем ты контролируешь электронную почту Мирко Гуиди и узнаешь, что в четверг, 20 мая, поздно вечером у него назначена встреча».

Контролировать почту Гуиди. Мне это не приходило в голову, я никогда не занимался этим, но ваши слова навели меня на мысль. О ней после.

С набережной мы свернули на широкий проспект, ничем не примечательный. Потом опять проспект, еще более безликий. Улицы, где селится мелкая буржуазия: две комнаты и кухня, купленные на скромные сбережения и большие кредиты, — квартиры, которые через тридцать лет наконец-то станут собственностью обитателей.

— Этот район, — объяснила Элоди, — построили в конце шестидесятых. В те времена тут кончался город и начинались поля, поля отделяли город от HLM, а теперь, когда вокруг понастроили домов, остался лишь психологический барьер.

Ну правильно, habitations à loyer modéré[19]— народные дома. У каждого народа приняты свои аббревиатуры и свои обозначения для этих бетонных громад, которые нам хотелось бы загнать подальше на городские окраины. ИНА Каза, Дома Фанфани, HLM — все это разные названия одного и того же.