Книга Банда 7 - Виктор Пронин

— Я уже понял, Жора, я все понял, — сказал Пафнутьев без улыбки. — Будут новости — доложу.

— Вот это, Паша, по делу, — ответил Шаланда и положил трубку. По его голосу Пафнутьев понял, что тот уже не таит обиды, что серьезными и ответственными словами он успокоил начальника милиции и снова вернул его уважение.

— Значит, мастер-плиточник высшей квалификации, — вслух проговорил Пафнутьев. — Блестящие туфельки, кожаная куртка, пачка фотографий пышнотелых землячек с выбритыми прелестями — видимо, заранее готовились к роскошной городской жизни... А что главное? Главными остаются все-таки начищенные туфельки — в них ключик к этому человеку. Фотографии голых девиц нынче могут оказаться у каждого, кожаной курткой тоже никого не удивишь, а вот коробочка с ваксой... Что-то тут есть. Он приезжает в свои Пятихатки и, прежде чем сойти с пыльного автобуса на пыльную дорогу, протирает туфельки. И все понимают — человек приехал из большого города с большими возможностями. Вот здесь и таится его секрет.

Прохаживаясь по кабинету, Пафнутьев вдруг замер — что-то его остановило. Может быть, неожиданный звук за окном? Нет, там все в порядке. Хлопок двери в коридоре? Нет, этого тоже не было. Телефонный звонок? Нет. Но ведь промелькнуло же, ведь что-то было совсем рядом, и он по бестолковости своей отмахнулся, не пожелал даже оглянуться на проскользнувшую мимо мысль, напоминающую дуновение, почти неслышное дуновение ветерка.

— Так, — сказал он вслух и плотно уселся в свое жесткое кресло. — Начнем поиски в потустороннем, мистическом мире, где мысли носятся, как клубы дыма в накуренном кабинете, а мы, толстые и мясистые, не в состоянии их не то чтобы понять, а даже увидеть, почувствовать, ощутить. — Так... Был разговор с Шаландой. Шаланда посоветовал беречь Величковского. Тут что-то есть? Нет, все спокойно. Дальше — объявления в газетах о всевозможных видах блудливого досуга... Да, Пахомова! После убийства ее мужа и началась уголовная деятельность самого Пафнутьева. Суховатая, жестковатая бабенка, но со своим шармом. Есть, есть у нее блуд в глазах и обещание неземных наслаждений. Когда-то генерал Колов как последний придурок кинулся на этот огонек... И сгорел. Мотылек задрипанный.

Так что, Пахомова?

Нет, ничто в воспоминаниях об этой женщине не зацепило Пафнутьева, не заставило душу пискнуть жалобно и обреченно. Уходи, Пахомова, сейчас не до тебя. Сгинь!

Кто остается?

Все тот же Величковский. Раздваивающийся, время от времени как бы растворяющийся в воздухе и снова сгущающийся, окруженный своими красотками. Что у него? Пачка снимков, плиточное мастерство, звонки из Италии, блестящие туфельки, Пятихатки... Чужая квартира на его имя, Света Юшкова... Визитки, которые он раздает везде, где бывает, роскошные визитки на жестком пластике, да еще с гербом в виде мастерка и малярной кисти...

Если понадобились визитки, значит, не хватает заказов?

Значит, и денег все-таки не хватает.

— Ну вот и все, — с облегчением произнес Пафнутьев, откидываясь на спинку кресла. — Так бы и сказал, дорогой Дмитрий Витальевич, а то туфельки у него блестят, куртка у него за пятьсот долларов, девочки с бедрышками, итальянские перезвоны...

Главное в другом — денег не хватает. Живешь в большом городе, в кармане мобильный телефон, в сумке пачка снимков неплохих, между прочим, девочек, совсем неплохих, — вынужден был признать Пафнутьев. С точки зрения международных стандартов они, может быть, и уступают той же Шиффер или черной Кэмпбелл... Но на тех тоже любителя поискать надо, и найдешь не сразу, далеко не сразу. Дима на свой товар быстрее покупателя найдет, да и по цене они доступнее, в общении приятнее той же Шарон Стоун... С ней-то и словцом не перебросишься.

— Так вот, — Пафнутьев положил потные ладони на холодную поверхность стола. — Делаем вывод. Величковский просто вынужден приезжать в свои Пятихатки за девочками. И все его прибамбасы — это маскарад самозваного принца. Да, он приезжает победителем — улыбчивым, нарядным, с деньгами, подарками, обновками. Только так он может подтвердить свое достоинство, свою победоносность! — почти воскликнул про себя Пафнутьев, и после этого его посетило прозрение — а не так ли и все мы, дорогие товарищи, не так ли и все мы? Приезжаем к старым друзьям, состарившимся подругам, к прежним ненавистным начальникам и любимым подчиненным, приезжаем улыбчивыми и победоносными! А иначе — зачем? Кому нужны вымученные встречи у поздних гастрономов, под детскими грибками, в подворотнях под крики жен, заподозривших что-то неладное!

Нет, подобные встречи должны быть радостными, щедрыми и победоносными!

Или никаких!

«Вот теперь Дмитрий Витальевич, я тебя понял! — мысленно воскликнул Пафнутьев. — Теперь ты мне доступен! И я готов встречаться с тобой в этом кабинете, в камере для свиданий, готов поехать даже в твои трижды разлюбезные Пятихатки и на месте познакомиться с твоими красавицами! Естественно, с теми, кому удалось выжить, кто уцелел и выкарабкался из твоих любвеобильных объятий».

А уцелели не все...

И хорошо бы, если бы ошибся злопыхательский Худолей и мы не обнаружили еще одну зловещую находку. Ведь что-то произошло в этом сексуальном клубке, если уж дошло до смертоубийства. Убийств быть не должно, вот в чем дело, не должно быть убийств. Оскорбление, грабеж, унижение всеми доступными и недоступными способами, но не убийства! А спокойная улыбчивая беззаботность Величковского объясняется только одним — он ничего не знал. А если не знал, то это значит...

Он поставщик.

Шестерка.

Плиточник.

А Шаланда настоятельно советовал его беречь. Видимо, пока он у нас, многие ощущают беспокойство, многие лишились сна спокойного и целебного.

— Все это очень мило, — пробормотал про себя Пафнутьев и повторил слова, всплывшие в его сознании из какой-то другой промелькнувшей мимо жизни, — все это очень мило, Дима. Но как понимать твой совершенно необъяснимый и, более того, глупый прыжок вот в это окно? Да, мне нравится твое согласие привести в порядок непривлекательный туалет следственного управления. Тут я буду совершенно откровенен — блеснуть прекрасным туалетом мечтает каждый захудалый руководитель. О, как будет потрясен Шаланда, войдя в сверкающие испанским кафелем хоромы!

Если бы...

Если бы не одно маленькое обстоятельство — свеженькие капельки крови на блестящих туфельках Величковского. Ведь они есть, существуют, более того, даже не думают просыхать, они как бы увеличиваются в размерах и вот-вот начнут стекать внутрь, а потом выплескиваться из переполненных туфелек, оставляя кровавые следы на паркете, на асфальте, на крашеных досках камеры предварительного заключения.

— А какой можно было бы сделать туалет! — простонал Пафнутьев с искренним сожалением. — Ни одна правовая контора города не смогла бы состязаться с нами в этом деле. И все начальники города бросились бы обустраивать свои отхожие места, стараясь перещеголять друг друга изысканным цветом, потрясающими формами и размерами кафеля, половой плитки, узорчатыми полосками, перепадом колоритов, хрустальными светильниками с золотым, серебряным, хромированным обрамлением! А вокзальные, парковые, ресторанные клозеты! А общественные места возле рынков и универмагов! — Пафнутьев в ужасе схватился за голову от открывшихся перед ним перспектив. — Соседние города, области, деревни, дорожные забегаловки, да что там забегаловки, страны всего ближнего зарубежья содрогнулись бы от неудержимости строительной истерии в области отхожих мест, клозетов, уборных, туалетных! Как мужских, так и женских!