Книга Когда-то, давным-давно... - Алан Александр Милн

— До чего неприятная штука — эта война.

— Ужасная, — согласился король.

— Конца-краю не видно.

— Ну, ну, — сказал Веселунг, — там посмотрим…

Цирюльник снова приступил к работе.

— Знаете, что бы я сделал с королем Бародии, попадись он мне в руки?

Веселунг не отважился ответить, но показал правым глазом, что разговор ему интересен.

— Я бы ему бакенбарды сбрил, — решительно объявил Карло.

Веселунг внезапно дернулся, — в тот же момент снежное поле окрасилось следами битвы, потом король снова откинул голову, и через несколько минут операция была завершена.

— Скоро пройдет, — сказал Карло, похлопывая короля по подбородку. — Вашему величеству не следовало шевелиться.

— Я сам виноват, Карло. Вы меня натолкнули на мысль, вот в чем дело.

— Рад служить вашему величеству. До свидания, ваше величество.

Как только Карло вышел, король достал свой блокнот. Он всегда записывал великие мысли, приходившие ему в голову за день.

Теперь он нацарапал в нем следующее: «И уста последнего из малых сих могут обронить жемчуга мудрости».

Король ударил в гонг, чтобы вызвать к себе Советника.

— У меня родилась великая идея, — сказал он Советнику.

Советник постарался скрыть удивление и изобразить восторг.

— Сегодня я предполагаю совершить тайную вылазку в стан противника. Мне нужны данные разведки. В какой из всех этих палаток скрывается король Бародии?

— Самая большая в центре, над ней королевский штандарт.

— Я так и думал. На самом деле, я часто видел, как он туда заходит, но все должно быть по правилам. В соответствии с информацией, предоставленной моими надежными разведчиками, я намереваюсь сегодня ночью пробраться в палатку короля Бародии и…

Советник содрогнулся от негодования.

— …и сбрить ему бакенбарды.

Советник содрогнулся от восхищения.

— Ваше величество, — заговорил он тоном, исполненным благоговения. — Сорок лет, юношей и мужем, служил я вашему величеству и вашему до сих пор оплакиваемому батюшке, но никогда мне не приходилось присутствовать при рождении столь блистательного плана.

Веселунг некоторое время боролся с собой, но природная честность победила.

— Он возник после одного замечания моего брадобрея, — сказал он как бы между прочим, — но, конечно, по-настоящему разработал его я.

— И уста последнего из малых сих могут обронить жемчуга мудрости, — назидательно изрек Советник.

— Разумеется, — с отсутствующим видом проговорил Веселунг, взяв блокнот и вычеркивая только что написанную фразу. — Как, по-вашему, это не запрещено правилами?

— Ни в коем случае, ваше величество. В анналах Евралии существует множество примеров подобного юмора — юмора, который, если можно так выразиться, являя невежественному уму лишь свою поверхностную сторону, тем не менее корнями уходит в самые фундаментальные стратегические соображения.

Веселунг внимал ему с искренним восторгом. Вот это Советник так Советник!

— И я так подумал. С одной стороны, это поможет нам без труда выиграть войну, а с другой — король Бародии окажется в очень смешном положении, лишившись бакенбардов. Нынче же ночью я приведу план в исполнение.

И вот в полночь он отправился на подвиг. Советник с тревогой ожидал его возвращения. Уже много веков рыжие бакенбарды были неотъемлемой принадлежностью правящей династии Бародии. В те времена даже ходила пословица: «Потерянный, как король Бародии без бакенбардов». Король, лишившийся этой регалии в самый критический момент для страны, — это было бы нечто из ряда вон выходящее. Ему, по меньшей мере, пришлось бы удалиться в изгнание до тех пор, пока бакенбарды не отрастут снова, а, лишенная предводителя, армия Бародии стала бы легкой добычей.

Советника эта возможность ничуть не печалила. Он с нетерпением ожидал возвращения в Евралию, в свой уютный дом. Не то чтобы на войне ему было скучно — забот у него было не меньше, чем у всякого другого. В его обязанности входила, например, проверка всех новых претендентов на должность чародея или заклинателя, которых приводили в лагерь. Такой-то и такой-то заявлял, что за пятьсот золотых он превратит короля Бародии в маленькую черную свинью. Его вели к Советнику.

— Ты говоришь, что можешь превратить человека в маленькую черную свинью? — спрашивал Советник.

— Да, ваша милость, этому меня научила бабушка.

— Тогда преврати меня, — просто-напросто говорил Советник.

Новоявленный мудрец начинал творить чудеса. Как только он произносил последнее заклинание, Советник смотрелся в зеркало. Потом он кивал солдатам, самозванца сажали на мула лицом к хвосту и с позором выпроваживали из лагеря. Таких самозванцев являлось немало (каждый, как-никак, получал награду в виде мула), и нельзя сказать, чтобы жизнь Советника была лишена треволнений.

Но он скучал по нехитрым радостям домашнего очага. Он любил, вернувшись из дворца, покопаться в саду, любил после ужина рассказывать жене о важных делах, совершенных им после того, как они виделись в последний раз, внушать ей, что ему доступны государственные тайны, о которых она не должна даже и пытаться его расспрашивать. Женщина, обладающая меньшим чувством такта, так бы и поступала, но жена Советника знала, что он только и ждет, чтобы из него «вытянули» все секреты. Однако, поскольку эти тайны всегда казались ей слишком скучными, чтобы делиться ими с соседками, большого вреда в том не было.

— Помогите-ка мне снять этот дурацкий плащ, — вдруг сказал кто-то совсем рядом.

Советник пошарил руками в воздухе, пока не обнаружил нечто твердое. Он расстегнул плащ, и перед ним предстал король.

— Благодарю вас. Ну вот, я это сделал. В последний момент у меня дрогнула рука — такие они были красивые, но я себя заставил. Бедняга спал как младенец. Интересно, что он скажет, когда проснется.

— А вы принесли их с собой? — спросил Советник в величайшем возбуждении.

— Дорогой Советник, что за вопрос?! — Король вытащил бакенбарды из кармана. — Утром мы вывесим их на флагштоке на обозрение всей Бародии.

— Вот уж он не обрадуется, — захихикал Советник.

— Не представляю себе, что он теперь станет делать, — произнес Веселунг, которому уже стало жалко поверженного врага.

Король Бародии тоже не представлял.

Он проснулся утром и тут же ощутил непривычный холодок на щеках. Пощупав их, он немедленно понял, что случилось самое худшее.