Книга Лес повешенных лисиц - Арто Паасилинна

Однако тут же кот опять полетел в сторону леса. Майору вновь пришлось его спасать. Он пытался рукавицей гладить животное по взъерошенной шерсти, однако котяра этого не оценил, а напротив, всячески вырывался, неважно, лучше или хуже поступал майор.

Когда кот сбежал в пятый раз, майор сделал перерыв. Он был мокрый от пота, в ушах шумело от воплей Наски, а по лицу текла кровь. Хорошо еще, что смог прикурить сигарету, так руки дрожали от усилий и досады.

– Ты – военный! Я так и знала, – бросила ему Наска. Ремес кивнул.

– Я майор, командир батальона, собственно говоря.

Наска Мошникофф начала безудержно плакать. Она прямо-таки выкручивалась наизнанку, так что веревки, которыми она была привязана к копыльям саней, натирали ее и без того слабое тело. Майор не мог больше слушать душераздирающие причитания. Он успокоил ее: мол, ничего в этом страшного, всего лишь едем в село. Однако Наска рыдала, словно приговоренная к смерти.

– Так же те солдаты привязали Киурели к волокуше. Сначала избили, а затем привязали, а два солдата сидели на нем, когда его уводили. Там и остался на веки вечные!

Старуха вопила как оглашенная. Наконец и майор вышел из себя. Если в батальоне какой-либо малодушный солдат во время трудных занятий начинал плакать, майор Ремес мог осушить его слезы кулаком. Здесь же ситуация была посложнее. Майор попросил Наску рассказать о Киурели поподробнее. Может быть, полегчает.

История Киурели во всей своей безутешности произвела на майора глубокое впечатление. Ему стало жалко несчастную старуху. Ремес развязал веревки, развел около саней костер и предложил своей пленнице бутерброды. Наска перестала плакать, растерла онемевшее от веревок тело, позвала Ермака на руки. В тепле костра, поедая бутерброды, она вела свою повесть о прежней жизни в Суонъйели, такой свободной и прекрасной.

После того как Киурели увели, жизнь стала тяжелой.

А затем начались те последние войны. Православные саамы были эвакуированы в Норвегию и Швецию, а затем в Севеттиярви. Красота была жить в Севеттиярви, но тут пришли эти финские господа и ее арестовали. А теперь опять силком увозят. Нетрудно такую старуху по лесам таскать! Если бы Наска была помоложе, то ее так не волочили бы.

– Попробуйте и меня понять, – пытался разрядить обстановку Ремес.

Наска понять не пыталась. По ее мнению, с ней поступили в высшей степени несправедливо. Увезли, привезли под белы руки, привязанную, хорошо еще, что не поколотили...

Когда костер догорел, майор Ремес попросил Наску сесть в сани, чтобы можно было продолжить путь. Всего лишь до Сиеттелесельки добрались, а времени уже полдень. Нужно было остаток пути пройти в быстром темпе, чтобы к ночи добраться до Пулью.

– Бабуля, сядьте в сани, добром вас прошу, – обратился майор к Наске. – И кота своего заберите. И больше не давайте ему убегать.

Однако Наска швырнула Ермака далеко в сугроб. Расставив ноги, она начала сопротивляться.

– Я буду кусаться, если ты подойдешь с этими веревками!

Бравый майор сдался. Он добрел до кота, принес его обратно Наске и со вздохом уселся на край саней. Наска уселась рядом, решительно сжав губы.

– Хотя вы и избили Киурели и увезли, однако теперь вы имеете дело со старухой, которой не так просто помыкать, – заявила она Ремесу.

Сдавшись, майор подумал, что такой "груз" просто-напросто не довезти до места. Будь его воля, он бы оставил бабку при себе в Куопсуваре. Но что бы на это сказал Ойва Юнтунен? Майор объяснил Наске, что лично он не поддерживает ее высылку, но так велел его начальник, Ойва Юнтунен. И у господина есть свой господин. Напрасно Наска его ругает и плачется ему.

– Пойдем обратно к бараку. Если этот Юнтунен станет выпендриваться, ты его поколоти. Научится быть человеком, – поучала Наска.

Майор посмотрел в сторону Пулью. Глубокий снег и деревья в белых шапках не очень-то манили к продолжению пути. Уж тут побарахтаешься, прежде чем доберешься до места. Ему пришлось бы привязать старуху к саням и заткнуть ей рот кляпом. Кота, без сомнений, пришлось бы убить... Неприятно было бы появиться на людях с привязанной к саням старухой, у которой к тому же кляп во рту... Прямо-таки стыдно. Майор принял решение. Он развернул сани в обратную сторону и велел Наске усаживаться.

Удивленная старуха побежала за санями, держа кота на руках. Когда майор велел ей сесть, Наска ответила звонким голосом:

– Ой-ой-ой, да я уж тут по готовому следу могу и бежать, если ты только сможешь эти тяжеленные сани до дому дотащить!

Из окна Ойва Юнтунен увидел процессию, во главе которой прокладывал дорогу майор Ремес, тащивший за собой пустые сани, за ними вышагивала энергичная саамка. Замыкал шествие кот Наски, Ермак. Ойва Юнтунен почему-то обрадовался увиденному. Он вышел на улицу встречать экспедицию, спросил, не случилось ли в лесу какого несчастья, раз майор вернулся со старухой и котом. Ремес испепелил Ойву Юнтунена взглядом. Тот ничего больше не стал спрашивать, а помог майору завезти сани в дровяник. Тем временем Наска со своим котом проскользнула внутрь. Когда мужики прошли в избу, Наска объявила из кухни, что она настрогала в кастрюлю все, что нужно для поджарки из оленины.

– И то дело, жрать охота, – буркнул майор. – А что до этой старушенции, то можешь сам отправиться тянуть ее до Пулью. Она просто ведьма.

Поджарка из оленины удалась на славу. После еды майор отправился в сауну, где у него еще было недостиранное постельное белье. Двух простыней на веревке не хватало.

"Воры здесь были, что ли?" – бурчал он про себя. Вскоре, однако, заметили, что простыни успела забрать Наска, которая расстелила себе постель в комнате для поваров. Кроме того, она наносила в кухню дров для плиты и растапливала печь. Растопив ее, Наска выскользнула на улицу, побыла мгновенье в сумерках зимнего вечера, чтобы вернуться с полным ведром воды.

Она пояснила, что на ужин будет еда полегче и кофе, хотя сама она вечером кофе не любит пить, потому как сон пропадает.

– В этом возрасте и так-то спишь чутко, как собака.

Вечером смотрели цветной телевизор. Когда в новостях ее фото показали всему честному народу и объявили, что от поисков пропавшей в тайге старухи саамки окончательно решено отказаться, Наска очень рассердилась.

– Где они такую некрасивую карточку откопали? – пыхтела она. – У меня есть и получше. Снялись с Киурели в Салмиярви, в Печенге. Очень красивая карточка то ли двенадцатого года, то ли тринадцатого, при царе Николае дело было. Я все думала, убили ли эту Анастасию, или она осталась в живых. Тогда, в революцию. А, да вы же не знаете, вы же совсем молодые еще.

Наска быстро освоилась. Она постоянно что-то делала, готовила мужчинам еду, подметала полы, стирала. Воды и дров она тоже бы наносила, но мужчинам удалось воспрепятствовать этому. Такая жизнь, особенно для майора, стала казаться слишком беззаботной. Когда мужики зевали и жаловались на скуку, Наска побуждала их заняться мужским делом.