Книга Зимний дом - Джудит Леннокс

Робин хихикнула и почувствовала себя лучше.

— Фрэнсис, но на что я буду жить? За комнату я заплатила до конца декабря, а денег у меня… Сейчас посмотрим… — Она заглянула в кошелек. — Шесть фунтов, двенадцать шиллингов и два пенса.

— Тебе нужно съездить во Францию. Там жизнь намного дешевле.

Тут заскрежетал ключ и в квартиру вошел Джо. Дождь еще продолжался; влажные волосы Эллиота облепили голову.

— Я сказал Робин, — промолвил Фрэнсис, наполняя третий стакан, — что она должна поехать с нами во Францию.

— А почему бы и нет? — Джо встряхнул мокрую куртку и повесил ее на спинку стула.

— У Ангуса есть домик в Довиле. Вивьен дала мне ключ. Робин, ты же не собираешься оставаться на Рождество в Англии? Это ведь скучища смертная. Все та же индейка, пудинг и брюссельская капуста. Все эти жуткие игры в гостиной… надоевшие физиономии…

— Сардины.

— Маджонг.

— Может быть, Робин собирается провести Рождество дома, — с намеком сказал Джо.

— В кругу семьи…

От одной этой мысли ей стало не по себе. Сырые серые Болота, семейные ссоры, семейные ритуалы… Бр-р-р!

— Франция! — прошептала девушка. Она всегда мечтала о путешествиях. — Ох, Джо… Фрэнсис! Это было бы замечательно!

Два дня спустя она оказалась на борту парома через Ла-Манш. Ни Робин, ни Джо морской болезнью не страдали, но Фрэнсис лежал на скамье, закутавшись в пальто, и стонал. Он сказал, что выживет только в том случае, если Робин ему почитает. Что-нибудь очень скучное. Она вслух читала спортивные отчеты из «Дейли Экспресс», колонку за колонкой. Футбол, скачки, собачьи бега…

— Кошмар, — пробормотал Фрэнсис. — Кошмар и тихий ужас, — прибавил он, после чего уснул.

Она впервые увидела континент, стоя рядом с Джо, положив локти на поручни и вглядываясь в туман и мглу. Сначала на горизонте показалась темная полоска, постепенно превратившаяся в побережье со скалами, пляжами, бухтами и пристанями.

— В первый раз? — спросил Джо.

Робин кивнула:

— Я никогда не выезжала из Англии. Правда, однажды мы ездили в Шотландию на каникулы. А ты, Джо?

— Я был здесь в детстве. С матерью.

Удивленная Робин посмотрела на него снизу вверх.

— Моя мать была француженкой. Раза два-три мы останавливались у ее родных в Париже. Но когда она умерла, мы потеряли с ними связь.

— Твои родные все еще живут там?

— Понятия не имею. Ни малейшего.

Как всегда, без роду и племени, подумала она и с любопытством спросила:

— Ты увидишься с ними?

— Возможно. Фрэнсис собирается остановиться в Довиле; надеется, что заедет Вивьен. А я могу съездить в Париж.

Она хотела спросить еще что-то, но позади послышался шум. Паром пришвартовался в четыре часа пополудни посреди тучи чаек и полос дождя. В поезде «Дьепп — Довиль» Фрэнсис ожил и достал из рюкзака бутылку шампанского и плитку шоколада. Это единственное, что помогает от морской болезни, сказал он, разломив шоколадку и поделившись ею с другими пассажирами вагона третьего класса — детьми, суровыми бабушками и собакой.

Окна виллы Ангуса смотрели на море. Здесь были две спальни, одна для Фрэнсиса, другая для Робин. Джо предстояло спать на диване. Имелась одна полка с очень странными книгами и одна старая консервная банка с лососем. Со стороны Ла-Манша приближалась гроза, о чем свидетельствовал треск в радиоприемнике Ангуса. Они ели лосося и шоколад и пили кальвадос, бутылку которого Джо буквально за гроши купил у крестьянина в дьеппском поезде.

За три дня до Рождества Джо уехал в Париж на попутных телегах и грузовиках.

Гроза прошла стороной, ветер стих, воздух был чистым и прохладным. Париж, который в детстве казался Джо сказочным, остался таким же волшебным, как и прежде. Широкие бульвары, усаженные деревьями улицы и мощенные брусчаткой площади были подернуты инеем. По сравнению с Парижем, Городом Света, промышленные города Северной Англии казались исчадиями тьмы.

Джо понадобилось время, чтобы прийти в себя. Оказавшись в окружении людей, говоривших на другом языке, он почувствовал себя очень неуютно. Это заставило его вернуться в прошлое. Когда они оставались наедине, мать говорила с ним по-французски. Отец ненавидел этот язык и утверждал, что ни один уважающий себя англичанин не станет пользоваться этой тарабарщиной. Когда Джо поступал в частную школу, он бегло говорил по-французски, но в школе язык преподавал человек, нога которого не ступала за пределы Англии. Теперь Джо изъяснялся по-французски с трудом, долго подыскивая слова.

В конце концов он нашел нужную улицу и начал считать дома, пока не оказался рядом с домом номер пятьдесят — изящным четырехэтажным зданием с чугунными перилами, окружавшими лестницу, которая вела к величественному парадному. В одном из окон виднелась елка, украшенная свечами. Он немного постоял снаружи, отдавшись воспоминаниям. На него подозрительно смотрела молодая горничная в белом переднике и чепце. Джо послал ей воздушный поцелуй и скрылся в кафе напротив.

Кафе было обито красным плюшем; на стенах красовались бра и зеркала в стиле ар нуво. Официант бросил на Джо презрительный взгляд и повел его к столику в дальнем конце зала, но Джо заявил, что хочет сидеть у окна. Свободный столик у окна был только один; за другими сидели студенты, громко говорившие и много пившие. Джо заказал чашку кофе и рюмку коньяку, затем закурил сигарету и принялся смотреть в окно.

Парадное дома напротив открылось, и на лестницу вышла дама в мехах. Джо не видел ее лица, скрытого полями шляпы. По пятам за ней бежал пудель абрикосового цвета. Эта дама ничем не напоминала его строгую, чопорную бабушку. Он смотрел вслед незнакомке, пока та не скрылась из виду, и вдруг понял, что не поднимется по ступенькам и не постучит в эту дверь. Если он это сделает, горничная посмотрит на него так же, как официант, по достоинству оценит его вельветовые штаны, протертый на локтях пиджак и ботинки, что давно уже просят каши. Если он представится сыном Терезы Эллиот, ему рассмеются в лицо. Если он все же сумеет убедить их в этом, на него начнут пялиться и удивляться. Нет, он поднимется по этим ступенькам и постучит в эту дверь только тогда, когда чего-то добьется.

Но вопрос заключался в том, что сам Джо понятия не имел, чего ему следует добиваться. Отец ждал, что его отпрыск будет работать на фабрике; из-за этого они и поссорились. Джо хотел поступить в университет, но отец считал, что в высшей школе учатся одни лишь неженки и богатые оболтусы. Поэтому Джо ушел из дома и последние пять лет жил как перекати-поле. Вновь встретился с Фрэнсисом, влюбился в Клоди. Примкнул к лейбористам, решив, что программа этой партии более всего соответствует его взглядам. У него была крыша над головой, он был более-менее сыт, одет, обут… И больше ничего. В то время как все вокруг старались найти свое место в жизни. Все, кроме него.