Книга Оранжерейный цветок и девять растений страсти - Марго Бервин

Когда и сами обезьяны исчезли, я наконец угостилась перезревшими манго и всякими объедками, которые оказались недостаточно хороши для местных обитателей.

Я вернулась к океану умыться. Соль щипала лицо. Я и не подозревала, что кожа так огрубела и воспалилась. Закинув рюкзак за спину, с москитной сеткой, болтающейся вокруг тела, как свадебное платье, я вернулась в джунгли.

В соответствии с картой Сонали, которую я теперь пыталась воспроизвести в памяти, я не могла быть от Касабланки дальше чем в милях пятнадцати, а может, даже и ближе, около десяти. Я не могла винить Армандо или Сонали за эту бесконечную дорогу — ведь проехать такое расстояние на машине было бы просто милой прогулкой. Идти пешком, конечно, совсем другое дело.

Саговниковые (цикадофиты)

Думаешь, ты старый? Цикадофиты (саговники) — единственные живые существа на земле, которым выпала редкая честь прожить две сотни миллионов лет. Когда сравнили недавно найденные окаменелые саговники приблизительно двухмиллионного возраста с ныне живущими растениями, выяснилось, что за все это время они очень мало изменились, так что можно их рассматривать как современников динозавров. Если развить эту мысль и пойти еще дальше, то можно задуматься, какая именно катастрофа, собственно, погубила динозавров: то ли ледниковый период, то ли столкновение с кометой; но, что бы это ни было, популяция саговников не пострадала. Выносливые ребята!

Не пройдя по джунглям и метра, я краем глаза заметила слева какое-то движение. Я повернулась как раз вовремя, потому что увидела закрывающиеся чаши лунного цветка. Их ярко-белые лепестки обычно мерцают в лунном свете и закрываются при первом луче солнца. Я завороженно смотрела, как крупные, тридцатисантиметровые, размером со столовую тарелку, цветы одновременно закрываются, словно сотни захлопывающихся дверей, и исчезают. Я всегда считала, что цветы красивы и неподвижны. Странно было наблюдать за их активным движением.

Сонали упоминала лунный цветок. Она говорила мне, что, если я когда-нибудь наткнусь на него, нельзя его срезать или вырывать из земли. Я помнила фразу дословно.

«Лоза лунного цветка — это пуповина, которая связывает всех женщин с луной. Обрати особое внимание на такие растения, которые откроются тебе в лунном свете, а при дневном уступят пальму первенства более крикливым и энергичным. Это женщины. Они помогут тебе, врачуя поврежденные женские органы».

Мне показалось странным, что я могу так точно цитировать Сонали. Я ведь и не знала ее совсем, но все, что она сказала, намертво застряло у меня в памяти.

Как только закрылся последний лунный цветок, я пошла дальше. Джунгли совсем не похожи на леса около северной части Нью-Йорка, где я, бывало, совершала длительные прогулки. Здесь деревья росли плотной стеной, и, чем больше я углублялась, солнечный свет гас, полностью поглощенный лесным покровом.

Было так темно, что в самый разгар дня мне приходилось низко наклоняться, чтобы разглядеть корявые, толщиной с мужское бедро корни, прикрытые листьями, или не принять голову питона за камень.

Больше всего я ненавидела в джунглях то, что каждый шаг мог привести к катастрофе. Он требовал максимальной осторожности и собранности, как во время спортивных соревнований, в которых я часто участвовала в колледже. И последствия — иссушающее опустошение — были такие же ужасные.

Мой рюкзак, казалось, сильно потяжелел. Он натирал плечи, ерзал по потной спине, как бы сильно я ни затягивала лямки. Я проклинала Сонали за то, что она не посоветовала мне прихватить с собой фонарь, чтобы видеть в темноте, куда я двигаюсь. Я проклинала Армандо за то, что он уехал в Мексику без меня. И я проклинала Эксли за все на свете. Армандо был прав. Визжать по утрам очень полезно и приятно.

Я остановилась на минуту; чтобы вытащить мобильник. Мне хотелось взглянуть на три фотографии, которые я взяла с собой, чтобы перед долгой и тяжелой дорогой хоть немного почувствовать себя дома. Первая — фотография Коди, держащего оладью в одной руке и сжимающего изюминку другой. Вторую, где Эксли убирал землю с пола в моей квартире, я немедленно удалила. А на последней была моя прекрасная райская птица, хотя в тот момент меня совсем не радовал зеленый цвет.

Засунув руку в карман, я ощутила липкую влажность. Вытащила телефон. Весь экран был заляпан грязью. На самом деле я и не ждала, что он заработает, ведь в джунглях нет ретрансляторов и вышек, но я совсем не ожидала, что он так быстро проржавеет. Кончиками потных пальцев я подцепила крышку отделения с батарейками и увидела, что жижа сочится изнутри: из батареек вытекла кислота. Я вспомнила, как Джоф Каунсил с мобильником в руке вещал о том, что этот «телефон нового типа неутомим, без недостатков, бессмертен, с вечным сроком годности». Какой дурак. Новый тип и суток не протянул в джунглях.

Я от злости даже ногой топнула — действие одновременно опасное и глупое, — но я была просто вне себя оттого, что в этом вонючем болоте все мгновенно гниет и разлагается от жары и влажности. Абсолютно все. Оказалось, что не так-то просто расстаться с телефоном. Я посмотрела на него, на кислоту, вытекающую из батареек, в момент разлагающуюся на свету, и выбросила телефон. Все в порядке, сказала я себе, попрощалась и забросила его подальше. Но сначала убедилась, что не попаду в кого-нибудь, затаившегося поблизости.

Я сделала глубокий вдох и постаралась успокоиться. Я больше не могла позволить себе злиться и топать ногами. Это джунгли, они быстро научили меня, какой надо быть внимательной и осторожной. Все, чего я теперь хотела, — выбраться отсюда невредимой, а для этого надо было невзначай не потревожить кого-нибудь, или случайно не сесть на кого-нибудь, или, еще хуже того, не наступить на чье-нибудь жилье вроде норы.

Через пятнадцать-двадцать минут такой ходьбы волосы и одежда пропитались потом, стали не влажными, как после часа занятий в гимнастическом зале, но мокрыми настолько, что, если б их отжать, набралось бы с маленькое ведерко воды. По джунглям идешь, словно под горячим душем, только он хлещет из твоего собственного тела.

Я как раз размышляла над тем, как столько воды умещается в моем теле и осталось ли там достаточно жидкости, чтобы могли функционировать клетки, чтобы выжить, когда внезапно прямо у себя под ногами увидела глоксинию. Впервые я поняла преимущества того, что мне приходится быть все время настороже.

Глоксиния — это единственный цветок из девяти растений, который видел Эксли. Это о нем он рассказывал на нашем свидании в ресторане. Я никак не могла ошибиться: темно-фиолетовые цветы в форме колокольчика. Sinningia speciosa. Великолепное магическое растение, приносящее любовь с первого взгляда.

Я уставилась на него, размышляя, не дурной ли это знак, что я увидела его в одиночестве. Сбросив рюкзак с плеч, я наклонилась к цветку, чтобы его выкопать. Осторожно взялась за стебель, чтобы найти корни, но они оказались длинные и уходили глубоко в почву. Я рукой проследила их путь и обнаружила, что толстые тяжелые корни вьются под землей под стать корням какой-нибудь кокосовой пальмы или эвкалипта.