Книга Владимир Лебедев - Всеволод Николаевич Петров

внутренний мир художника наконец обретет законченное и цельное образное воплощение.

Так, вероятно, и казалось Лебедеву, когда на ретроспективной выставке 1928 года он оглядывался на пройденный путь и подводил итоги сделанному. Дарование и накопленный опыт давали ему право считать себя вполне подготовленным к задаче широкого художественного осмысления и живописного синтезирования действительности.

Однако путь к картине оказался гораздо более тернистым и сложным, чем представлялось в ту пору художнику. Несколько предвосхищая ход дальнейшего изложения, следует уже здесь рассказать, что Лебедев так и не осуществил свои замыслы, хотя шел по пути к картине настойчиво и, казалось бы, целеустремленно, накапливая мастерство и преодолевая многочисленные трудности. Картина никогда не была написана, и в конце концов художник перестал к ней стремиться.

Впрочем, сознание невозможности написать картину пришло к Лебедеву лишь много позднее, и к этому вопросу придется еще вернуться. А тогда, на рубеже 1920–1930-х годов, художник, по его признанию, был уверен в себе и считал, что ему необходимо обстоятельнее подготовиться к будущей композиции и провести с этой целью ряд художественных экспериментов, разрешив некоторые частные живописные проблемы.

Экспериментальные работы масляными красками, подобно графическим, слагаются в серии; большинство из них имеет самостоятельное художественное значение, независимое от тех подготовительных и учебных целей, которые ставил перед собой художник.

Между 1927 и 1931 годами Лебедев исполнил небольшую серию живописных этюдов, изображающих обнаженную натурщицу с гитарой; этюды непосредственно примыкают к описанной выше серии рисунков на ту же тему.

Чисто формальный характер живописных этюдов Лебедева подчеркнут самой постановкой художественной задачи. Критика 1930-х годов справедливо отмечала, что не может быть и речи о сюжетно-бытовом осмыслении его работ. «Это не женщина, собирающаяся играть на гитаре и почему-то раздетая, — писала В. Н. Аникиева, — а контраст мягкого живого тела с его разнообразием объемов и гладкого фанерного предмета — гитары. Ведь характерно, что гитара дана тоже как бы обнаженною, без струн, только остовом, склеенным, но недоделанным мастером. Точнее было назвать этюд не „Женщина с гитарой“, а „Женщина и гитара“»[62].

97. Женщина с гитарой. 1930

Среди этюдов этой серии есть произведения высокого мастерства. К их числу принадлежит «Женщина с гитарой» из собрания Государственного Русского музея (1930).

При всей своей внешней несхожести с кубистической конструкцией «Женщина с гитарой», подобно портрету Надеждиной и некоторым другим лебедевским работам того же периода, сохраняет и развивает принципы кубизма в композиционном решении и в построении пространственных планов. Однако кубизм выступает здесь уже в скрытом виде и не входит в противоречие с живописным реализмом. Сопоставляя нежные текучие очертания нагого тела и жесткие грани полированного деревянного инструмента, обостряя контрасты форм, художник объединяет их при помощи цвета. Этюд написан в тонко разработанной розовато-серой тональности, излюбленной Лебедевым в ту пору.

98. Портрет М. М. Штерн с мандолиной. 1927

Таким образом, воспроизводя в этюдах реальный облик предметного мира, Лебедев продолжал использовать в своей живописи отдельные композиционно-структурные и пространственные мотивы, восходящие к системе кубизма. Близость к традиции Брака и Пикассо особенно заметна в обширной серии натюрмортов с гитарой, над которыми художник работал в течение трех лет (1930–1932). Ассоциации с левой французской живописью казались здесь настолько очевидными, что даже вводили в заблуждение некоторых крупных художественных критиков. И. Э. Грабарь замечал, что у Лебедева «такая острота восприятия, зрительная и художественная память, верность глаза <…> что у него нет соперников в области мимолетных впечатлений и зарисовок не только у нас, но и в целой Европе». Грабарь выражал досаду и сожаление, что «обладая таким редчайшим даром видеть и схватывать жизнь, он [Лебедев. — В. П.] сам от себя бежит, надевая на себя лево-парижскую маску в подражательных натюрмортах»[63].

99. Гитара и мак. 1930

Между тем едва ли было правильно характеризовать натюрморты с гитарой как подражательные и не замечать, с каким острым своеобразием сочетаются в них изощренные приемы европейской живописи и традиции народного творчества, Брак и старая петербургская вывеска, Пикассо и русский лубок. Именно в этих натюрмортах Лебедеву удалось осуществить соединение новейшей западной эстетики с исконным национальным художеством, когда-то прокламированное русским искусством 1910-х годов. Под «лево-парижской маской» отчетливо различаются черты русского художника.

Самобытные, притом совершенно неожиданные особенности раскрываются и в эмоциональном содержании лебедевских натюрмортов с гитарой.

На небольших холстах изображаются маленькие предметы — детская кустарная гитара, то продолговатая желтая с наклеенной на ней картинкой, то кургузая розовая с черным грифом. Только в трех натюрмортах — настоящая гитара. Рядом с гитарой иногда поставлена стеклянная вазочка, или яблоко, или розовый бумажный цветок, или лубочная картинка, или папиросная коробка, или голубой игрушечный буфетик.

100. Натюрморт с гитарой. 1930

Способность Лебедева иронизировать даже в бессюжетном жанре натюрморта может показаться почти парадоксальной. Ирония, на которой держатся политические плакаты и серии сатирических рисунков, утверждается и в станковой живописи как существеннейшая часть миропонимания художника.

101. Натюрморт с гитарой и лимоном. 1930

Эту характерную особенность отмечала еще критика 1930-х годов. В неизданной монографии о Лебедеве Аникиева писала: «Нужно быть очень сухим, догматичным человеком, чтобы натюрморты с гитарой воспринимать как решение абстрактных задач. Каждый из этих натюрмортов — маленький мир, живой своей конкретностью, забавный своей неожиданностью, то смешной, то лиричный, то с легким оттенком веселой иронии <…> Каждый из натюрмортов серии своеобразен, говорит своим живописным языком, по-своему эмоционально заряжен. Здесь нет ни строгой классичности сезанновского мира вещей, ни эстетизирующего восприятия „Мира искусства“ <…> И не кажется ли дерзко-задорным натюрморт с гитарой и буфетиком, где из-за голубой игрушки выглядывает розовый бумажный цветок, и нет ли тонкой иронии в натюрморте с веточкой рябины, так нелепо приложенной к яблоку, с трудом помещающемуся в несоразмерно маленькой вазочке. И разве всё это не ближе по простоте и непосредственности восприятия старой вывеске, подносу, лубочной картинке, чем Браку с его натюрмортами тоже с гитарой. Не будем преувеличивать — отрицать влияние Брака, близкого творческому методу художника, но не правильнее ли будет предположить, что через Брака художник подошел к тому истоку, который традиционен для русской художественной культуры и к которому у художника-реалиста искони была тяга <…>

102. Натюрморт с гитарой и фарфоровой кошкой. 1930

Однако ошибочен был бы наш путь, если бы мы искали в работах Лебедева стилизацию под лубок. Их подлинная культура вскрывается сложнее и тоньше. Простота и четкость формы, которую