Книга Товарищ пехота - Виталий Сергеевич Василевский

дорог журчали ручьи, обозы отстали, и солдаты ходили по лужам в валенках. От этого они страдали больше, чем от вражеского огня.

К ярко пылавшему костру подошел старшина роты Соболев, солидный, хозяйственный пожилой мужчина, с тяжелой иссиня-черной бородой.

— Может быть, поужинаете, товарищ младший лейтенант?

Опустив на снег мешок, Соболе» вынул бутылку немецкого шнапса, банки норвежской селедки, головку голландского сыра — трофеи вчерашнего боя.

Романцов налил шнапса в кружку, выпил и поморщился.

— Дрянь! — убежденно сказал он.

— Да, с русской водкой не сравнишь! — горячо откликнулся Рябоконь.

Романцов передал бутылку Михееву.

— У нас все лучше, — сказал он. — Это раньше глупые люди вроде Шерешевского — помнишь его слова, Никита? — орали с восторгом: «Заграница, заграничное!» Теперь-то мы увидели все наглядно.

— Сущая правда, — сказал Михеев, отдавая Азбеку Минбаеву кружку и бутылку. — Сахар американский я не обожаю. Тощий сахар, без сладости. А немецкие сигареты… — Он презрительно повел носом.

— То ли дело «Беломор» фабрики Урицкого! — воскликнул Рябоконь.

С минуту все молчали.

Узкое плоское облако, освещенное месяцем, плыло над лесом и хутором.

Заскрипел снег — из-за сарая выбежал связной, крикнул торопливо:

— Командир седьмой роты, к комбату!

Уходя, Романцов оглянулся, увидел, что старшина налил связному чарочку и протянул добрый кусок сыра:

— За твоих деток, Соболев!

— Благодарствуйте, — радушно ответил старшина. — За исполнение обоюдных желаний!

Острый, как штык, золотистый огонек свечи заколебался при входе Романцова. Свеча была воткнута в горлышко бутылки. Жирно поблескивающие блики поползли по черным от копоти стенам бани.

Комбат, старший лейтенант Петров, спал, положив голову на карту. Было ясно, что он заснул внезапно, даже не успев понять, что засыпает. На его затылке торчал смешной хохолок. Еще вчера Петров был командиром седьмой роты. После гибели комбата он принял в бою батальон. Своего взводного Романцова он поставил на роту.

Романцов стоял у стола, не зная, что делать. Ему было неудобно будить комбата.

Петров проснулся неожиданно. Подняв на Романцова красные глаза, быстро сказал:

— Пришел? Садись! Разведчики донесли, что в этой деревне, — он показал на карте, — закрепились немцы. Сколько их? Не знаю! Еще не знаю, — поправился он. — Как будто много. Два танка у них — это точное донесение. Мою задачу на завтра знаешь?

— Знаю!

— Выйти к перекрестку шоссе и «железке». Твоя рота сегодня была в резерве.

Романцов хотел сказать, что его рота прошла за день тридцать два километра, но промолчал.

— Если немцы останутся в деревне, они ударят нам в тыл. Ведь ясно, видишь? Значит, утром ты должен быть в поселке. Все!

Склонившись над картой, Романцов почему-то с раздражением подумал: «Сомневаюсь, чтобы полковнику Уткову понравился такой приказ комбата о наступлении». Затем догадался, что Петров смертельно хочет спать.

— По шоссе я не пойду, — медленно сказал Романцов. — На шоссе у немцев сильные заслоны.

— Понятно, что заслоны, — согласился комбат, — если они засели в поселке.

— Значит, я пойду по лесу. Здесь, — Романцов провел красным карандашом черту по карте. — А здесь пушки не пройдут. У немцев два танка. Мне, комбат, нужны бронебойщики.

— Даю взвод!

— И минометчики мне тоже нужны.

— Ну-ну, — недовольно заворчал Петров, — с минометчиками каждый дурак возьмет деревню! — Он подумал и, с усилием разжимая потрескавшиеся от ветра губы, сказал: — Два миномета!

— Всё! Деревню возьму! — сказал Романцов, отбрасывая карандаш. — Выступаю через час.

Он устало потянулся. Хорошо бы поспать до утра в этой жарко натопленной бане даже на полу, даже у порога, от которого тянет холодом.

Он застегнул полушубок, влажно пахнущий мокрой шерстью, хотел попрощаться с комбатом, но Петров уже спал. На этот раз он уснул, привалясь к стене, открыв рот и сочно похрапывая.

Романцов улыбнулся и вышел, бесшумно прикрыв набухшую дверь. Месяц уже скрылся за тучами. Бледно светящиеся трещины рассекали темное небо. Заиндевевший, мохнатый ствол немецкой пушки неуклюже торчал в вышину. На пригорке лежали трупы вражеских солдат. Удушливым смрадом тянуло от пепелища, багрово светились угли.

Этот одинокий лесной хутор батальон Петрова захватил с боем всего четыре часа назад. Фашисты сожгли все постройки. Даже крыша каменного сарая выгорела и рухнула.

Одна кособокая баня сиротливо торчала у ручья. В ней-то и спал сейчас комбат Петров. Рядом была раскинута штабная палатка.

Романцов на четвереньках влез в палатку, передал старшему адъютанту приказ комбата.

Через минуту он был в своей роте.

Михеев и Минбаев спали у костра. Костер потух, лишь под пеплом дышали угли.

Романцов разбудил разведчиков, при тусклом свете фонарика показал им на карте путь через лес к поселку.

— Вы, ребята, пойдете впереди роты. Мы выступим через час, — он оттянул рукав полушубка, — в девять ноль-ноль. Снег глубокий, — значит, мы будем идти в двух-трех километрах позади. Вы должны проникнуть в поселок, выяснить, каковы силы немцев.

Подошел Рябоконь, послушал, с плохо скрываемой досадой проговорил:

— А лыж нету!

— Да, пойдем без лыж…

— Учились два месяца ходить на лыжах, бои начались, а где лыжи?

— Сами виноваты, — пошутил Романцов, — очень быстро наступаем. Вот обозы отстали! По этой же причине мы едим противные немецкие консервы вместо честной русской каши!

Михеев и Минбаев заулыбались. Этого и хотел Романцов. В каждом бою бывают свои неполадки. Бывалый солдат должен относиться к этому снисходительно.

— Да, чуть не забыл! Вот здесь… озеро, — Романцов снова развернул карту. — Наверное, оно еще не замерзло. Хороший ориентир!

Рябоконь внимательно выслушал короткие, но точные распоряжения своего нового командира.

Еще на курсах ему пришлось признать, что Романцов умнее и опытнее его. Беспечность помешала Рябоконю обидеться на это. Потому он привык покорно выслушивать советы и наставления Романцова. Помогало и то, что Романцов держал себя скромно, не зазнавался.

По счастливой случайности они оба были направлены в сентябре 1943 года в Ораниенбаум и получили назначение в один полк. Хотя Романцов был таким же командиром взвода, таким же младшим лейтенантом, как Никита, все их начальники, от комбата до полковника, относились к нему иначе, чем к Рябоконю. Они даже ругали Романцова за ошибки не так, как других взводных, — более насмешливо, более дерзко.

Никита смутно догадывался, что и ошибается-то Романцов по-своему: ошибки были умные, смелые.

Сейчас Рябоконь знал, что в батальоне нет ни одного офицера, который смог бы командовать ротой так же уверенно, как Романцов. Вот почему он с таким вниманием слушал его приказы.

— А где-то Васька Волков? — вдруг спросил Романцов, вороша палкой угли.

— За Красным Селом, где ж ему быть, — негромко сказал Рябоконь. — Если еще живой, — добавил он со свойственной солдатам грубоватой правдивостью.

— Так мы и не попали в гвардию!

— Здесь тоже неплохо.

— Да, когда армия побеждает, вперед