Книга Мирелла - Флор Веско

В церковь он вошел через малый придел. В нефе толпилось больше сотни горожан. Что позабыли они здесь? Совсем не время для службы! Прогневавшись, священник уже собирался спровадить их по домам, как вдруг услышал кашель. Он схоронился за колонной и пригляделся пристальнее.

Лунный свет пробился лучами сквозь витражи. И тогда священник узрел истощенные лица, исхудавшие недужные тела, руки в черных пятнах и раздутые от бубонов шеи.

Церковь его была полна чумными со всего Гамельна.

Весь день Мирелла разносила воду по городу. И в каждом доме, где ей отворяли, она объявляла, что в полночь состоится особая служба для всех недужных. Ослабшие, хворые умирающие, поднимались они с постелей и ковыляли к церкви со всего града.

Теперь же все они стояли здесь на немощных ногах своих и ждали с надеждой, когда же начнется спасительное действо.

Ни одна свеча не горела. Сквозь витражи луна заливала церковь потусторонним светом. Все молчали. Только кашель и хрипы порой прерывали ночное безмолвие.

Мирелла в свой черед тайно проскользнула в дверь. Она пробиралась боковым нефом. Пробило полночь. Чумные, не смея ни кашлянуть, ни харкнуть, напряженно ждали.

В театральной тишине церкви Мирелла поднесла к устам флейту и заиграла. Свет не слыхивал мелодии столь зажигательной! Всяк, кто внимал ей, не замечал, как начинал притопывать. Звуки отражались эхом от гулких сводов, усиливаясь так, точно, ей-богу, целый оркестр зовет пуститься в пляс.

Первым поддался чарам расслабленный молодец, стоявший ближе всех к Мирелле: он начал припрыгивать. И пляс его был еще заразнее чумных миазмов! Вот и сосед стал выписывать ногами джигу. И вскоре уже все чумные, отдавшись музыке, плясали бойкую кадриль.

Танцующие сбивались в пары. Знатные дамы брали под руку крестьян, пахавших земли их супругов. Чуть живые, трясущиеся в лихорадке, закутанные в одеяла люди скидывали свое тряпье, дабы привольнее было резвиться.

Чумные отплясывали, вскидывая ноги в чудном единстве. Луна освещала их изможденные тела. Руки и ноги, исхудавшие до самых костей, бились в неистовом танце.

Мирелла хоронилась в укрытии. Долго ждать ей не пришлось. Шум и гомон в церкви привлек Мора. Он вошел через стену придела и застыл, любуясь зрелищем.

Сия пляска смерти не могла оставить его равнодушным. Для него-то Мирелла и разыграла всю комедию. И вправду, юноша жадно, с улыбкой на устах взирал, как чумные выписывают коленца.

Мирелла много раз повторила наигрыш, будто взводила пружину в музыкальной шкатулке. Наконец вдохнула полной грудью, выдула последний такт со всей своей мочи и отняла флейту от губ. Волшебные звуки продолжали звенеть под куполом церкви. Они скакали от свода к своду. Чумные выплясывали напропалую. Праздник был в разгаре. Она могла действовать свободно.

Водоноска пошла по травеям, старательно держась в тени. Следя за тем, чтобы не быть обнаруженной, она приметила, что если вдыхать определенным образом – медленно, животом, – то звука шагов будет вовсе не слышно.

Благодаря сей уловке ей удалось подступить к Мору совсем близко, так что он не заметил. Она скользнула прямо ему за спину. Из-за того ли, что резвый наигрыш всё еще разносился по церкви, но только Мирелла совсем не чувствовала страха и скорей даже веселилась оттого, что так вплотную стоит к врагу.

Нос ее теперь приходился точно меж лопаток юноши. Но от него не пахло ни мертвечиной, ни недугом. И даже запаха пота и грязи – единственного известного Мирелле запаха гамельнцев – не было вовсе. Ей пришлось признать, что пахнет он приятно. Сосновой хвоей и сеном.

Дабы ничего не упустить из представления, он снял капюшон. Мирелла осторожно поднялась на цыпочки и поднесла конец флейты прямо к бугорку за его ухом. Если постучать по нему, звук разносится по всему мозгу. В такой близи Мору никогда не отразить удара.

Мирелла готовилась выдуть сокрушительные ноты. Но, поднеся конец флейты к губам, она заметила, что вдыхает, а не выдыхает. Ни звука не изошло из флейты.

Но нечто вошло в нее. Мирелла вдохнула воспоминание.

Как и в спальне, где умирала Лотхен, пред взором юницы вдруг встало видение.

Идет шествие. Вокруг толпится мелкая нелюдь, любуясь на сановных господ, кои выступают друг за другом. Как и в Гамельне, они идут в порядке знатности.

Первой ступает Судьба, вершительница человеческих жизней. Лик ее смутен, неясен. Едва различимы лишь складки развевающегося плаща. Фигура ее скрыта, зато голос – от голоса ее толпа трепещет. Свистящий, словно бич, он вскоре разрастается до грома, и тогда все падают ниц и пригибают головы, надеясь избегнуть ее стрел.

Вторым шествует Счастливый случай и его приспешники: Удача, Встреча, Совпадение, Фортуна, Острое Словцо и прочие развеселые, дородные молодчики. Они идут вразвалку, в цветастых штанах, и хохочут во все пухлые щеки.

Третьей проходит Смерть, гордая, черная, без нарядов и прикрас, строгая, под стать одеянию. Бесплотное тело ее тускло, а лик суров.

Четвертыми следуют посыльные Смерти: Поветрия, Недуги, Убийства и прочие всевозможные Напасти. У всех человечьи лица и значительный вид. Мор из них самый юный и самый уверенный в себе. Он ступает впереди, спокойно, не чванясь. Окаймленный синеватым пламенем, кое озаряет его прекрасное как ночь лицо, он величав. Мирелла не может не признать, что вид его благороден.

Когда он приближается, по толпе проходит трепет. Вся чернь этого странного мира толкается, дабы полюбоваться на него. У них самих сияние совсем слабое и чувств только пять. Они завидуют юноше, тянут руки, чтобы коснуться, но живо отдергивают их, боясь ожечься.

Видение померкло.

Мирелла в упоении вдохнула вновь и вобрала воспоминание уже недавнее:

Мор идет по улицам Гамельна. Он любит гулять в этом городе, который постепенно меняется под его рукой, сеющей смерть. Но нынешним вечером он погружен в заботы и думы. Дух его неспокоен из-за юницы, чей волос так же ал, как и уста: он только что перемолвился с ней. Какая-то девчушка, жалкая смертная, которая едва до плеча ему достает, – и вдруг дала отпор. Он всё еще чувствует щекой призрак поцелуя, в котором она отказала ему.

Он блуждает по городу и невольно подходит к сараю, где, как он знает, она укрывается. Стоя перед хрупкой лачугой, он гонит прочь всякую любезность. В конце концов, он сильнее всех. Но одумывается: он не какой-нибудь хам.

Однако всё же проходит сквозь стену сарая. Мирелла, изможденная после их встречи, спит глубоким сном, укрыв за спиной какого-то мальчугана. И не просыпается, когда Мор подступает ближе. Он не станет тревожить ее. Лишь хочет рассмотреть поближе. Он привык бродить так меж людей, не подозревающих, что на них смотрят.

Он подходит ближе, но не вплотную, чтобы не разбудить. И долго стоит так, погруженный в созерцание.