Книга Скелет в шкафу - Галина Щербакова

Вернулся он через три недели. Однажды встал рано и понял, что хочет в Москву, хочет на работу, что остро думается о Нелке, что в ноздрях возник запах ее кожи, волос, что ночью он ищет ее горячее тело. Одним словом…

– Кажется, мама, я ожил…

В Москве было сыро, слякотно, начался грипп, и выяснилось, что на даче осталась забытая толстая шерстяная Нелкина кофта, которую она поддевала в такую погоду под осеннее пальто. Собирались тогда быстро, нервно, за дверь в кухне не заглянули. Там, на крючке, должна была висеть, сердечная.

– Да будь она неладна, – в сердцах воскликнула Нелка. И Юрай почувствовал, как дрейфующая на тонкой леске его памяти «драма на даче» тихонько, исподволь возвращается в пространство их жизни. И испуганное Нелкино сердце трепыхнулось первым.

– Я быстро обернусь, – пообещал Юрай. – Туда и обратно. Тем более, что и Леон ведь просил поглядывать. Вот я и погляжу…

– Ну, хорошо, – обреченно согласилась Нелка. – Раз ты решил…

Подходя к даче, Юрай увидел, что над домом Красицкого вовсю цветет дым. Место казалось обжитым и даже как бы теплым. Но дверь была закрыта, во дворе никого не было. Юрай пошел к своему крыльцу, открыл замок, вошел в промозглые комнаты и снял с крючка кофту. Больше делать здесь было нечего. Он подошел к окну, потому что прошлое вернулось и расположилось в нем. Вспомнилось, как приходила Тася и делала ему аккуратные уколы, а однажды они ей подарили перчатки.

И этот ее королевский жест примерки… Он тогда думал, откуда?.. «От верблюда, – вздохнул Юрай. – Она была артистична, красива, молода… А ее растоптали и бросили».

А однажды он стоял вот здесь, у окна… У другого же окна стояла и смотрела на него красивая женщина, которая умерла через несколько часов.

И как вызов – времени ли? ему? – или как напоминание – опять же ему или кому еще? – там, за тем окном, колыхнулась занавеска, и в окне появилась женщина. Нет, он не мог сквозь грязное осеннее стекло разобраться, хороша она или дурна, молода ли, стара, он зачем-то сделал ей знак рукой: выйдите, мол. Она шла через двор Красицкого, через дырку в заборе, потом через двор Леона, потом она терла о старую тряпку большие резиновые сапоги, которые носил в большую грязь Красицкий.

– Здравствуйте, Лиля! – сказал Юрай.

– Какая у вас холодрыга! – поежилась она. – Зажгите хотя бы газ… Он не отключен. – И тут же сама это сделала: повернула ключ на трубе, открыла конфорки, подождала, когда из них с шипением выйдет воздух, от одной спички зажгла все три… Изумруд в перстне отдавал от огня то красным, то желтым, то черным цветом, а Юрай думал, зачем же она носит его каждый день. И это ощущение ее идиотизма сработало ликвидатором всей той летней драмы и его мучительного к ней интереса. О чем говорить, господа хорошие, с женщиной, которая носит такой перстень на изгвозданном, неухоженном, с грязными ногтями пальце?

– Я приехал за кофтой жены, – сказал Юрай, – она хоть и старенькая, но мохеровая, хорошо греет в такую погоду.

– А я тут живу, – сообщила Лиля. – Не удивляетесь?

– Пожалуй, нет. – Юрай смотрел, как уныло висят у нее волосы, совсем как у матери. – Я же был сосед, поэтому как бы в курсе…

– Мама мне говорила…

– Что говорила?

– Что вы сосед… Что она вам уколы делала. Вы не думайте, что я тут без прав… Его сын (она как-то незаметно подчеркнула неназываемость фамилии Красицкого, сказала «его»), когда приезжал, сказал, что дачу он пока оставляет мне. Деньги, квартиру в городе, машину – это нет. А дачу пока отдал – от щедрот.

– Ваша мама была бы довольна, – печально сказал Юрай.

– Да вы что?! – закричала Лиля. – Она бы удавила его за такую дележку. Что, вы маму не знаете?

– А думаете, знаю? Не давалась она мне в понимание… Ускользала…

– Мама была исключительно справедливая, – твердо заявила Лиля. – Она говорила: «За все плохое надо отвечать и платить полной мерой».

– Но не убивать же!

– Она и не убивала. С чего вы взяли? Ольгу убил дядя Федор. Знаете, сколько у нее мужиков было после него? А Федор это понять не мог, потому что был весь такой правильный, что аж противно… А Светка и этот (снова уходила в местоимение, оставляя от Красицкого только сапоги для грязи) умерли от сердца. Мама им сказала всю правду. От правды вполне можно умереть. Скажи мне, что у моего Шамиля что-нибудь неизлечимое, я тут же окочурюсь.

Кто-то ему говорил недавно, что надо жить, не зная правды. Что ложь как бы экологичнее… Он не помнит, кто… Не помнит… Но тогда он даже задумался, а нет ли в этом хотя бы элементов здравости, сейчас же его охватило чувство омерзения. Оказывается, еще немножко, еще чуть-чуть, и выведут правду за дверь как провинившуюся на службе девку-чернавку. Господи, что же с нами делается?

– Вы знаете, что там было в доме, кроме, так сказать, официальной части?

– Ну, что… – спокойно ответила Лиля. – Мама пошла к нему поговорить… Я же тогда, считайте, бомжевала… Сначала жила в доме без крыши, потом в сторожке стадиона. Барак возражал, чтобы я у них жила. Ребенок, мол, кавказской национальности… Потянутся другие. Мы и мыкались. Потом мама сказала: «Пойдем». Мне велела ждать во дворе, а позже должна была меня позвать. Вот я сижу и сижу, сижу и сижу. Замерзла… А у них там крик стоит… Я на ваш дом смотрю, боюсь, что вы проснетесь. Но вы крепко спали… А тут – на тебе! – приходит дядя Федор. И рванулся к ним, потому что он маму боялся… Она знала про Ольгу.

– Не убивал он Ольгу, – сказал Юрай.

– Убивал, убивал, – торопливо опровергла Лиля. – Кроме него, некому…

– Ну хорошо, дальше…

– Он туда вошел… А потом они оба с мамой вышли, и Федор сказал: «Уходи домой, уходи немедленно». А я так замерзла, что обрадовалась… Мама говорит: «Ладно, иди отсюда». Я и ушла. Он всегда был чудной, этот дядя Федор… Я даже не понимаю, как у него хватило духу на Ольгу.

– Он ничего ей не сделал, – повторил Юрай.

– А кто же тогда? Больше некому.

«Вот я и споткнулся, – подумал Юрай, – на правде-истине… Каково это сказать дочери про собственную мать? Нет, не скажу…»

– А потом дядя Федор попросил никому не говорить, что он там был. А маму, сказал, похорони хорошо. И прости ее.

– Ты никому ничего про Федора не сказала?

– А зачем? Он меня жалел с самого детства.

– Как ты думаешь, что было потом, когда ты уехала, а они остались?

– Кто кого? Вас это интересует? Наверное, этот подсыпал что-то в кофе, когда мама выходила меня прогонять. А может, и мама… Мог и дядя Федор. Он же остался живой… Но я на него не скажу. Нет смысла. Он меня к себе жить звал… Нечего, говорит, тебе тут оставаться… Пусть твой мальчишка с моими растет, да и ты еще не старуха… Сложишь жизнь.

– Зачем же вы мне все рассказываете? Я вот сейчас пойду в милицию… Изложу текст…