Книга Мне надо кое в чем тебе признаться… - Аньес Мартен-Люган

— Можно я тоже поздороваюсь с папой? — подмигнула я детям.

Они освободили мне место возле Ксавье, и я его поцеловала. Титуан хихикнул, как все дети в его возрасте, когда родители целуются. Его хихиканье вызвало у меня прилив счастья. Оно усилилось, когда муж положил ладонь мне на спину. Я даже зажмурилась. Он притянул меня к себе и шепнул на ухо:

— Я долго не продержусь. Не засиживайтесь, ладно?

Значит, не желание проявить нежность, не потребность в ней были смыслом этого жеста. Своей просьбой Ксавье только что изорвал мое сердце в клочья.

— Напрягись ради них, соверши усилие.

За следующие полтора часа я практически не произнесла ни слова. Пенелопе и Титуану нужно было столько всего рассказать Ксавье, они уже забыли про его обездвиженную ногу, металлические стержни, гипс, шрамы, еще такие заметные на лице отца. У детей поразительная способность быстро восстанавливаться и отметать то, что их еще недавно беспокоило. Ксавье слушал со всем вниманием, на какое был способен. Изображал ли он интерес или ему действительно это было важно? Нет, невозможно, он не смог бы ломать комедию перед своими самыми любимыми существами. Он отвечал на их вопросы, чаще всего не связанные с его состоянием. Это прекрасно. Что до меня, то я не открывала рот — меня не покидало тягостное впечатление от его жеста любви, который, как выяснилось, был чем-то совсем иным.

Неожиданно передо мной вырос Титуан.

— Когда у нас будет полдник, мама?

Детский материализм тоже поразителен.

— Я забыла захватить печенье. Пойду куплю что-нибудь в кафетерии.

Я стала искать в сумке кошелек.

— Погоди, Ава.

Я повернулась к нему.

— Здесь отвратительный полдник, лучше поезжайте домой.

— Мы не…

— К тому же я начинаю уставать, у меня ломит виски. Многовато для первого раза.

— Мы же еще не уходим? — вмешался Титуан, и в его веселом голосе прозвучали нотки испуга.

Ксавье молча умолял меня выполнить его просьбу. Что я могла сделать? Ничего. Его взгляд, поза — все в нем кричало, чтобы мы уходили, оставили его в покое. Я присела на корточки рядом с сыном и взяла его за руку.

— Мы должны идти, уже пора. Но еще придем, только позже, я обещаю.

Загрустившая Пенелопа присоединилась к нам и взяла младшего брата за другую руку.

— Помнишь? Мама просила вести себя хорошо.

Он потряс волосами.

— Я хочу остаться с папой!

Титуан вырвался, вскарабкался на кровать и прильнул к Ксавье, который застонал. Я не могла делать все одновременно: оградить Ксавье от физической боли и организовать наш чересчур поспешный уход… Душераздирающий уход, и шрамы от него останутся у нас надолго, это я нутром чуяла. Я мотнула головой, веля дочке надеть пальто, оделась сама и протянула Пенелопе пальто брата. Она зашла с левой стороны кровати, следя за каждым своим движением: наша маленькая девочка, которая за короткое время перестала быть маленькой, проявляла предупредительность, контролировала себя, чтобы не сделать отцу больно, опекала его — это было ненормально. Он подставил ей щеку, и она ее поцеловала.

— Я тебя люблю, — сказал он.

— Я тебя тоже, папа.

Ксавье что-то шептал на ухо Титуану, который всхлипывал, приклеившись к нему, пытался успокоить сына, но безуспешно. Пора было переходить к строгим мерам, и только я имела на них право. Я прошла прямиком к кровати, перегнулась через Титуана, коснулась губ Ксавье поцелуем, на который он едва ответил. Потом схватила сына и поймала взгляд мужа. Его глаза наполнились слезами.

— Все будет в порядке, не беспокойся. Я разберусь. Позвоню тебе сегодня вечером.

Я втянула побольше воздуха, чтобы набраться сил, и подняла Титуана как можно выше, предотвращая возможное физическое проявление его обиды, которое могло причинить боль Ксавье. И Титуан действительно неистово замахал руками и ногами. Слава богу, в свои семь лет он еще мало весил, и мне удалось, получив несколько ударов ногами, перевернуть его в воздухе и удержать в руках. И напротив, я не смогла закрыть ему рот рукой и помешать заговорить или, точнее, завопить. Крик «папа!» вырвался из глубин его сердца, разрывая мою материнскую душу. Мне бы никогда не пришло в голову, что однажды придется вырывать сына из рук отца. Я запретила себе принимать во внимание душевные терзания Ксавье. Он останется один, будет мусолить мрачные мысли, во власти физических страданий и мук отцовского сердца, которые я ничем облегчить не могла. Пенелопа пришла мне на помощь: открыла и закрыла за нами дверь палаты, взяла мою сумку. Титуан тянул руки к палате Ксавье, старался вырваться и громко звал отца, пока мы двигались по коридору. Я торопилась, шла как могла быстрее, чтобы Ксавье ничего не слышал. Я и злилась, и не злилась на себя за то, что привела их. Пора уже было, и нервный срыв Титуана — бесспорное тому доказательство. Если бы он чаще видел отца, то не пришел бы в такое состояние. Пенелопа вызвала лифт, он задерживался, потом наконец-то открылся на четвертом этаже, и мы вошли в кабину. Я даже не удивилась, когда лифт остановился этажом ниже. Как не удивилась и появлению в дверях Саши. Он изумленно поднял брови — для него стала неожиданностью представшая перед ним сцена: рыдающий и отбивающийся Титуан, Пенелопа, которая загораживала меня, силилась защитить, помочь мне.

— Добрый вечер, — поздоровался он.

— Добрый вечер, месье, — уверенно произнесла моя дочь.

Саша был впечатлен. Я не могла выдавить ни звука, все мои силы были заняты младшим.

— Ш-ш-ш, Титуан, любимый, успокойся, ну пожалуйста.

Он зарыдал еще сильнее. Я баюкала его, гладила по волосам, целовала щеки, лоб.

— Папа устал, нам нужно было уйти… Мы что-нибудь придумаем, да?

Я лихорадочно искала, что бы добавило хоть искорку радости в его жизнь. Но я устала — слишком долго несла его на руках. Поэтому поставила сына на пол, а он еще сильнее вцепился в мою шею. Меня как будто разломили пополам и поставили на колени, еще немного — и я свалюсь прямо в лифте. Я шептала ему на ухо, предлагала подряд все, что приходило на ум, ждала, что какое-то из предложений подействует.

— Титуан, я знаю, что мы сделаем… Я позвоню дедушке, а если хочешь, мы позовем Кармен, она накормит нас, а позже мы все вместе будем придумывать, как организовать твой день рождения. Я скажу Идрису, чтобы он тоже пришел, он нарисует пиратскую карту или еще что-то, что ты захочешь, все, что ты захочешь…

— Вместе… с папой, — всхлипнул он.

— Это невозможно, но мы отправим ему фото, согласен? Перестань плакать, хоть ненадолго… Мы же в лифте не одни, ты заметил?

— Считайте, что меня здесь нет, — вмешался Саша.

На мой благодарный взгляд он ответил сочувственной гримасой.

— Моему младшему брату грустно, потому что мы оставили папу совсем одного, — прервала нас Пенелопа.