Книга Романовы - Надин Брандес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она совершила глупость.
Комендант Авдеев – совершенно трезвый и заледеневший от ярости – смотрел на меня, и я радовалась, что на моем лице отражается стыд. Нужно, чтобы он видел смирение.
За нами с папой стояли три большевика. Не наши друзья – я никогда не видела их раньше, и жар исходил от их одежды, заполняя и без того душную комнату. Я представила, как стволы их ружей упираются мне в спину. Проделывают дыру между лопаток. Папа плачет…
– Комендант, умоляю вас, позвольте нам открыть окно! – Тон папы оставался покорным. – Нам нечем дышать. Насте нужен воздух.
– И позволить повторить преступление? – Авдеев махнул рукой в мою сторону. – Вас предупреждали и не раз!
Он совершенно не смягчался, и я понимала: это из-за большевиков позади. Авдеев обязан поддерживать свою позицию – своего вождя.
– Пожалуйста, комендант. Прошу вас, сделайте запрос.
Один из большевиков издевательски фыркнул за моей спиной. Авдеев вздернул подбородок и напрягся.
– Повторите.
Папа сглотнул. Он оценивал ситуацию так же, как и я. Отец проявит смирение, которое удовлетворит солдат за нашими спинами и позволит Авдееву сохранить лицо. Потому что это мой папа. Такой скромный и самоотверженный.
– Пожалуйста.
– Еще раз.
– Прошу вас.
– Еще.
У меня перехватило горло и защипало глаза. Папа опустился на колени. Встал на колени перед своим пленителем, полностью униженный.
– Комендант, умоляю вас.
– Еще.
⁂
– Ты только представь, – в тот же вечер я опустилась у постели Алексея. – Я похищаю ружье и заставляю коменданта Авдеева кланяться всем нам.
Алексей не стал подыгрывать.
– Он согласился открыть окно?
– Нет. – Я теребила воротник платья. Его пора было зашить.
Я так устала от починки, что предпочла бы носить потертый воротник. Или полностью оторвать его.
– Но он не сказал, что не собирается делать запрос. Думаю, он попытается.
– Ты действительно поэтому высунулась в форточку, Настя?
Алексей слишком хорошо меня знал.
Я отрицательно покачала головой. Окно было плотно закрыто. Мне хотелось видеть листок бумаги, все еще лежавший в траве сада. Из-за дождя нам не удалось его достать. Я молилась, чтобы вода смыла буквы. Но если его найдет охранник, нам конец.
– Я восхищаюсь твоим мужеством, – сказал Алексей.
Я не чувствовала себя храброй. Разве что безрассудной. Потому что я открыла форточку. Я нарушила правила и рисковала нашими жизнями. Я вынудила папу встать на колени, умолять Авдеева, пока большевики не рассмеялись, а мое сердце не закричало.
И потерпела неудачу.
Я рассеянно теребила одеяло Алексея. Заклинание облегчения иссякло всего через день.
– Тебе нужно еще одно заклинание?
– Лучше подождать, пока боль не станет невыносимой. У нас мало чернил.
Я кивнула, руки чесались сделать что-нибудь полезное. Исправить вопиющую ошибку, совершенную сегодня утром.
– Настя… думаешь, Авдеев нас убьет? – еле слышно спросил Алексей.
Я задавалась этим вопросом снова и снова, анализируя, как он унизил папу или как забрал наши вещи, дополнительную еду и свободу. Но все же он смеялся над спектаклем. Он позволил монашкам приносить еду. Одобрил идею повесить в саду качели, хотя предложение исходило от собственных солдат… Он позволил нам дольше находиться на свежем воздухе.
– Нет, Алексей. Не думаю, что он это сделает.
⁂
Весь день не было солнца. Всю ночь мне не спалось. Я подумывала о том, чтобы улизнуть и забрать письмо. Но если поймают, после случая с окном будет еще хуже. Думала обратиться с просьбой к Ивану – или даже к Зашу – вернуть мне записку. Но не могла поверить, что они не сдадут ее Авдееву.
Оставалось только ждать. Я ворочалась с боку на бок всю ночь, обливаясь потом в простынях и отсчитывая минуты. Худшая ночь в моей жизни!
Целое утро мы с Марией играли в карты. Устали от французской игры, после чего изобрели много новых. Процесс почти не доставлял удовольствия – мы делали это, чтобы избавиться от скуки. Но сейчас я погрузилась в карточную игру, только бы не расколотить кулаками окно в ожидании прогулки по саду.
Наконец комендант Авдеев отправил нас на улицу. На лестницу я выскочила первой. Первой вышла за дверь. Первой метнулась к качелям…
И первой увидела вмятину на земле, на месте пресс-папье.
Оно исчезло. Кто-то нашел его.
Я лихорадочно огляделась вокруг. Авдеев разговаривал с солдатом. Кажется, он не обеспокоен. Ни Ивана, ни Заша в карауле нет. Кто его обнаружил? Неужели они ждут, как я поступлю? Я раскрыла себя, побежав к качелям, к тому самому месту, куда упало письмо.
– В следующий раз бери пресс-папье поменьше, – подошел ко мне папа и присел на качели. – Оно дальше полетит.
Я выдохнула.
– Ты нашел его?
Он похлопал по сиденью рядом с собой. Мы тихонько покачались.
– Настя, я не собираюсь обвинять тебя. Но это немного неосторожно, в отличие от твоих обычных проделок.
– Понимаю.
Я смотрела под ноги. Ботинки размазывали грязь, пока мы раскачивались взад-вперед.
– Не могла сопротивляться надежде. Кажется, я теряю рассудительность. Папа, я впадаю в отчаяние и не могу его контролировать.
– Нужно.
На этом все должно было закончиться, все мои попытки. У меня нет выбора. Я должна контролировать собственное отчаяние. Быть более бдительной. Проявить терпение и ждать, пока матрешка раскроется и отдаст мне заклинание. Почему это занимает так много времени?
Я затоптала грязную вмятину от пресс-папье.
– Постой… как ты его нашел? – Вчера нас не пустили в сад. Сегодня я вышла за дверь первой.
– Некоторые солдаты более преданы мне, чем Авдееву. Я не ожидаю, что они будут хранить секрет за взятку, если о нем узнает комендант. Но пока мы в безопасности.
– Папа, ты волшебник.
Меня озадачило, как ему удалось настолько подружиться с солдатами. Мне потребовался целый месяц, чтобы достучаться до Заша. Но в то же время, как преданная и любящая дочь, я ничуть не удивилась.
Мы вернулись в дом, где обнаружили корзину с едой, доставленную сестрами. Щеки потеплели при мысли о монахине, которая смотрела на мое окно. Видела ли она неудавшуюся попытку? Подвергала ли я сестер риску?
Появление еды от них значило, что монахини все же в безопасности.