Книга А ты попробуй - Уильям Сатклифф

Берег был великолепен. Целые мили пустоты и желтого песка, пальмы с подпорками и... ну да, море. Небо, затянутое облаками, воздух немного сыроват, но не из-за этого же тут все закрылось... Мне здесь очень нравилось. Все прекрасно. Вот где мне будет хорошо. Недостатков не наблюдалось – вообще никаких. Не считая того, что я был единственной живой душой на всем пляже.

Я прогулялся взад-вперед по песку, но очень скоро заскучал. Не той скукой, когда зеваешь и не знаешь, чем заняться, а другой, которая называется “ну почему я один, и почему мне так плохо”. Я сидел на песке, разглядывал океан и копался в своих эмоциях. Вот я здесь: прекрасное место, полный покой, долгожданный отдых после такой тяжелой дороги, никто не указывает, что делать, никаких тебе стрессов, удобная чистая комната, индусы не достают. Впервые в Индии я мог расслабиться и отдохнуть душой, но вместо этого впервые в жизни чувствовал себя по-настоящему несчастным. Одиночество разрасталось, заполняло меня целиком, я не мог отвязаться от мыслей, что вся моя жизнь была стыдной и ненужной, что я просто отморозок, у которого никогда не было и не будет настоящих друзей. Я получил по заслугам. Пустоту и одиночество. Тысячи миль простирались между мной и теми, кому было до меня дело, но и их, если вдуматься не слишком заботит моя персона – хотя бы потому, что они понятия не имеют в какой точке земли меня искать. Умри я завтра, никто не пошевелится. Да и у кого поднимется язык обвинять людей за то, что им нет дела до такого эгоистичного, бездумного и грубого существа – мудака, труса и морального урода.

Размышляя таким образом, я вдруг почувствовал в своем страдании острый и поразительно приятный привкус. От самобичевания по душе расползалась едва заметная мазохистская дрожь, окрашивая все вокруг в горько-сладкий цвет меланхолии.

А когда я увидел себя со стороны, словно в кино – на тропическом берегу в полном одиночестве и с выражением горько-сладкой меланхолии на лице – то вдруг почувствовал, как по всему телу разливается радостная волна. Это ведь охуеть, как здорово. Сцена, достойная рекламы дезодоранта. Это ведь именно то, для чего нам дается свободный год. Вот он – момент истины. Я нашел себя.

Я пришел в такое возбуждение, что едва не расплакался – странная реакция, и не правильная, потому что это были бы не слезы счастья, а слезы “ну почему я один, и мне так плохо”. Я разозлился на себя за то, что дурацкими слезами чуть не испортил такой торжественный момент. А от злости на себя оставался всего шаг обратно в депрессию, одиночество и самобичевание.

Зря я стал копаться в собственных эмоциях. Никуда это занятие меня не вывело. Зато я нашел себя – неплохое приобретение.

* * *

Я провел в Гоа неделю прежде чем смог почти без содрогания думать о новой поездке, и за это время обнаружил там еще несколько путешественников. Правда так и не смог сойтись с ними поближе. Среди них не было англичан, все они принадлежали к чуть более старшему поколению и смотрели на студентов свысока. Время от времени мы разговаривали – держались они дружелюбно, но я так и не смог отделаться от чувства, что до меня снисходят.

Это была банда австралийцев, очень веселая, но им всем было двадцать с лишним лет, с окружающими они вели себя, как настоящие мачо, и это настораживало. Всех, кто моложе, они считали сопляками, и не раз я ловил пренебрежительные ухмылки, стоило мне в их присутствии открыть рот – это действовало на нервы. Ничего интересного я им сообщить не мог – они путешествовали уже не первый месяц и побывали в таких переплетах, с которыми мои жалкие истории конкурировать были не в состоянии: однажды, например, вместе с контрабандистами, переправляющими героин, они искали дорогу в джунглях Таити; в другой раз – воевали с кухонными тараканами в индонезийской тюрьме; а в третий – взбирались на Эверест в шлепанцах без задников и гавайских рубашках.

Они не пережевывали бесконечно тот мусор, который так любят хиппи матушки Индии, они шли по Азии, как австралийцы – поглощая ящиками пиво и стебаясь над всем белым светом. Веселые были ребята, хоть и не очень мне нравились.

Впервые я пожалел, что мало ездил по миру. Никогда раньше я не завидовал старшим путешественникам, потому что большинство из них были обыкновенными неудачниками. В тридцать лет таскаться по Индии, явно запутавшись в собственной жизни – чему тут было завидовать. Так вышло, что большинство рюкзачников, которые мне встречались были или моего возраста, или из поколения несчастных бородатых отморозков. И только эта банда двадцатипяти-двадцатисемилетних мачо заставила меня поежиться. Что-то было в них такое, что вызывало во мне ревнивую зависть. Рядом с ними я чувствовал себя ребенком. Никогда, даже если разговор шел вообще ни о чем, я не мог отделаться от страха, что ляпну сейчас какую-нибудь наивную глупость.

Один хороший вечер в Гоа мне запомнился – это когда австралийцы чуть не подрались со швейцарским хиппи. Было уже поздно, и все обитатели курорта мирно пили в единственном работающем в это время баре, оформленном в стиле Джимми Хендрикса. Швейцарец крутился вокруг девчонки и, чтобы произвести на нее впечатление, орал во всю глотку историю о том, как он, рискуя жизнью, прорывался в Тибет и повернул назад только тогда, когда понял, что это невозможно.

Прервал его Гарт – самый здоровый из австралийцев; он похлопал швейцарца по плечу и сказал:

– Эй, ссыкун, приглуши-ка звук. Мы тут играем на бутылки, а ты мешаешь.

Австралийцы (и я тоже) весело заржали.

– В чем дело? – переспросил швейцарец.

– Да так, ерунда, но а) – ты пиздишь слишком громко, и б) – ты просто пиздишь.

– Это не пиздеж, мой друг. Я два месяца проторчал в голмудской тюрьме[28]из-за того, что пытался пролезть в Тибет. Это не пиздеж.

– Слушай, приятель, я не собираюсь с тобой базарить, но даже самый последний мудак с двумя извилинами в голове и тот знает, что дорога через Голмуд уже сто лет, как закрыта. Я был в Тибете три месяца назад, и добирался по южной дороге – через Кашгар[29].

– Что за хуйня! Я проверял, там еще больше полиции, чем в Голмуде.

– Весь Голмуд кормится туристами, которые делают вид, что рвутся в Тибет, а на самом деле бояться пошевелить жопой. Серьезные люди идут через Кашгар.

– Хуйня. Я очень хотел попасть в Тибет, но через полицию прорваться невозможно.

– Конечно, если сидеть в детском садике Голмуде и слушаться дядю-полицейского.

– Голмуд – не детский садик!

– Если ты всерьез хотел попасть в Тибет, надо было чуть-чуть пошевелиться и рискнуть жопой. Я добирался на грузовике: водила знал посты и каждый раз высаживал меня из машины. Я обходил полицию сзади, а потом он меня подбирал.

– Это невозможно. Это займет две недели. Там даже негде купить поесть.