Книга Глубокий поиск. Книга 3. Долг - Иван Кузнецов

Специалисты провели все возможные обследования и процедуры и вынесли окончательный вердикт: Таисия никогда не вернётся в нейроэнергетический строй. В настоящий момент она – глубокий инвалид, лишь отчасти приспособленный к социальной жизни, и даже не все задачи по самообслуживанию способна решать.

Правда, есть слабовыраженная тенденция к улучшению. Учитывая накопленный медиками и психологами колоссальный опыт реабилитации после проникающих ранений головы, а также тяжёлых контузий, можно надеяться, что нарушенные психические функции удастся частично восстановить. Тогда девушка сможет не только самостоятельно жить, но и выполнять какие-то элементарные трудовые операции.

Опыт показал и то, чего никто не мог знать прежде: нейроэнергетика требует предельной волевой концентрации – самостоятельно! Приказы со стороны не дают результата, если подорвана способность субъекта прилагать сознательные усилия. Но девушке отсекли ровно те отделы мозга, которые отвечают за формирование волевого намерения, от тех, что осуществляют исполнение… Шансов на полноценное восстановление – никаких, а частичного недостаточно.

Кирилл живо представил глаза Таисии: внимательные, умные, необыкновенно выразительные глаза, в которых то и дело вспыхивала искорка этакой весёлой иронии; они всё время будто «разговаривали». Кирилл гнал от себя другой образ: тусклый, потерянный, лишённый жизни взгляд, вялый, покорный голос, неуверенные, бесцельные движения.

Юная девушка полтора года водила вокруг пальца врагов, она вернулась оттуда невредимой физически и психически, преданным Родине человеком. Вернулась с ворохом интересной и полезной информации, готовая и дальше работать не покладая рук. А на родине её невзначай и проворно превратили в инвалида. И это сделано не просто на виду у Кирилла Сергеевича, а по его приказу.

Кирилл со злостью сочинял рапорт на нейрохирурга, который фактически уговорил его на операцию, уверил в полной безопасности, а теперь сокрушался вместе со всеми, но имел ещё наглость мяукать, что негативный результат для науки тоже имеет большое значение. По рапорту начальника Лаборатории разбирательство не вышло бы долгим, и доктора лукавых наук совершенно точно расстреляли бы, предварительно отбив тому все мозги.

Но Кирилл писал рапорт только мысленно. Если бы он, идиот, догадался стребовать с подчинённого служебную записку с обоснованием операции, то рапорт сразу после неудачной операции лёг бы на стол наркома. Однако молодой неопытный начальник ограничился устными совещаниями. Поэтому пришлось вместе с вражиной сочинять объяснения.

Они, вполне вероятно, легко бы не отделались, если бы именно теперь не случилось грандиозное событие: союзники открыли второй фронт! По слухам, кому-то из Генштаба, посетовавшему на то, что девушка из Лаборатории перестала производить нейродиверсии по их заявкам, товарищ Сталин бросил: «Хватит ждать чудес, воюйте сами! Стыдно вам должно быть ждать помощи целой армии от слабой девочки!» Но это – по слухам.

Как бы то ни было, себя Кирилл спас. Вместе с ним спасся и вредитель-врач, и другие участники совещания, склонявшие начальника к тому, чтобы разрешить операцию. Жертва во всей истории одна – Таисия – хорошая, весёлая, героическая девчонка.

Самое страшное, что назад не отмотать. Хоть пожертвовать бы собой – да вернуть время! Не вернёшь.

Кирилл Сергеевич склонился над столом, закрыл лицо руками и заплакал горькими детскими слезами.

Зачем он только согласился на эту должность? Он ни капельки не разбирался в содержании работы, когда давал согласие, он вообще не знал о существовании такого подразделения. Он даже шапочно не был знаком с легендарным покойным руководителем нейроэнергетического направления товарищем Бродовым. И ведь его не просто назначили! Его – редчайший случай! – спросили: готов? справишься?

«Дурак ты! Ведь я предупреждал тебя: загубишь девчонку!»

Кириллу так явственно представился голос отца с характерными интонациями, которые он за три года уже стал забывать! Отец погиб в самом начале войны где-то под Демянском. Сомнений в этом не оставалось: его раненый товарищ приезжал к матери, рассказал подробности.

«Если бы ты мог предупредить меня! – с отчаянием подумал Кирилл. – Если бы!»

«Врёшь, сын! Ты слышал меня!»

Кирилл застонал. Правда: слышал! Любимая нейро-энергетами интуиция в виде внутреннего голоса с характерными отцовскими интонациями и словечками твердила: нельзя резать девчонку, плохо кончится. Где-то в глубине души и сомнений-то не было, а была прямая уверенность: плохо кончится! Но Кирилл не умел доверять такой ненадёжной советчице, как интуиция.

«Эх ты! Меня такой человек просил! Я поручился за тебя товарищу старшему майору, а ты…»

«Батя, я уйду с этой клятой должности! Хрен с ней! Пусть хоть в звании понизят, хоть разжалуют. Не могу здесь! Куда угодно отсюда! Ты не испугался фронта, и я не испугаюсь. Что ты сказал бы: правильно?»

«Девчонку так и бросишь?»

Кирилл тяжело вздохнул. Суровый внутренний голос опять прав: Кирилл не должен уходить, он теперь обязан позаботиться о Таисии. Надо проследить, чтобы сделали всё возможное для восстановления; подождать, пока к ней хотя бы частично вернётся разум. Если не он, то как знать, что с ней решат чужие люди? Кроме того, в настоящий момент его, вероятно, не отпустят: кого взамен? Должность непростая, трудно входить в курс дела, так что кто уж вошёл…

Сколько же ему тянуть ещё эту лямку и ломать дрова из-за своего полного невежества?!

В десять раз горше было от того, что и слезами не помочь. Только к утру Кирилл достаточно устал, чтобы плач прекратился сам собой. Он чувствовал себя опустошённым и вымотанным, но не успокоившимся. Одно только приносило некоторое облегчение: твёрдое решение перейти на другую работу, как только появится хоть малейшая возможность.

– Тасечка, сегодня цветной салют с прожекторами в честь освобождения Минска. Идём на Красную площадь!

Я рада, потому что вижу Лиду весёлой. Обычно она грустная, озабоченная и часто плачет.

– Идём!

Я уже у двери. Лида смотрит на меня, и на её лице опять появляется страдальческая гримаса. Она закрывает рот ладонью, как будто для того, чтобы не закричать.

– Тасечка, но ты же в халатике. Разве можно идти на улицу в халате?

Я совсем растерялась и шёпотом неуверенно оправдываюсь:

– Ты сказала «идём»…

– Собирайся, а потом пойдём. Времени достаточно.

Собирайся так собирайся. Одеваюсь я без подсказок. Ну, затормозилась пару раз. Но это от того, что задумалась, что выбрать из одежды, а пока думала, забыла, какая задача стоит.

– Эй, подружка, ты собираешься?

– Ой, да. Не сердись, Лида, я скоро!

Выбор из двух платьев я сделала сама – правда, наугад. Причесаться, заколоть волосы – это легко: тут никаких вариантов.