Книга Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака - Адам Гидвиц

Он пришел за добычей. Но овца щиплет траву за деревом, а Жанна вот она, сидит.

Дракон видит ее. Он останавливается. Смотрит.

Жанна решает отползти назад.

Не самое умное решение.

В один миг дракон перепрыгнул поляну. Его огромные глаза на расстоянии пальца от ее глаз. Он обнюхивает ее. Отсюда, с дерева мы чуем его запах. Вонь чудовищна. Невыносима.

Зубы дракона раздвигаются, и длинный лиловый язык касается лица Жанны. Он ощупывает ее лицо, ползет по подбородку, челюсти, уху, пересекает щеку.

На это и смотреть-то страшно.

Пасть дракона открывается шире, и Жанна не может попятиться, не может двинуться ни влево, ни вправо. Дракон поворачивает голову, и его зубы смыкаются у нее на шее.

– Пошел! – кричит кто-то.

Мармелюк и Хэй выскакивают из зарослей.

– Пошел! Пошел! Пошел! – вопят они, размахивая мечами над головой. – Пошел!!!!!

Дракон испуган. Он щелкает челюстями – на волосок от шеи маленькой Жанны. Он разворачивается, обращая свой мощный хвост в сторону рыцарей, а затем стрелой несется за деревья, откуда и появился.

– Берегись! – кричит Якоб. Слишком поздно.

Мармелюк и Жанна успевают отскочить в сторону, но Хэй все еще стоит, размахивая мечом, и кричит:

– Пошел!

Тогда волна ветров и настигает его. Он тут же чует это. Я вижу, как его глаза расширяются от ужаса, а лицо корчится в гримасе непреодолимого омерзения, – а затем все его тело охватывает пламя.

Он издает чудовищный вопль и падает, а пламя продолжает плясать на нем.

– Сбей его! – кричит Мармелюк. – Катайся по земле!

Жанна уже вскочила на ноги и бежит к Хэю. Рыцарь катается по мокрой земле, пламя обволакивает его, как пляшущее, пылающее покрывало. Жанна подставляет ему плечо и начинает перекатывать его по земле. Мармелюк опаздывает лишь на миг, он уже наполовину стащил с себя рубаху, но ее пола зацепилась за ремень. Он тащит и дергает и наконец высвобождает ее, и он с Жанной начинают сбивать пламя сырой шерстяной тканью. А еще миг спустя мы все подбегаем к Хэю.

Пламя уже погасло, но поляна еще полна чудовищной вонью и, что еще страшнее, запахом обгорелой плоти и волос.

У Якоба в подоле рубахи листья – их-то он и собирал. Он протягивает их рыцарям:

– Жуйте это!

– Мы не ранены! – огрызается Фабиан.

Но Якоб пропускает это мимо ушей.

– Жуйте и сплевывайте мне в руки. Быстрее!

Рыцари колеблются. Всего лишь с миг. И потом Фабиан – да, Фабиан – хватает горсть листьев и заталкивает их в рот. Он морщится от их вкуса, но работает своими обросшими желтой бородкой челюстями, перемалывая листья. Мы все следуем его примеру.

Якоб бежит к близлежащему дереву и отскребает мох с его коры.

– Жанна, помоги! – кричит он.

Так что она помогает. С полными руками мха они бегут к Хэю, чьи стоны начинают стихать.

– Плюйте! Быстро! – велит Якоб рыцарям, протягивая ладони.

И рыцари выплевывают горькие, почерневшие от слюны листья в ладошки Якоба.

– Снимайте с него рубаху! – кричит Якоб.

Мармелюк подчиняется, обнажая обгорелую плоть Хэя и алые ожоги. Жорж отходит в сторону, и его выворачивает. Но Якоб сжимает челюсти и начинает втирать сырую массу в ожоги Хэя. Тот опять начинает стонать.

– Ты делаешь ему больно! – кричит Мармелюк.

– Я должен, – огрызается Якоб. Он растирает увлажненные листья по всему телу Хэя, а затем укрывает их коркой мха. Отступает на шаг, делает глубокий вдох и вытирает лоб. Затем падает на колени и начинает молиться.

Слова все незнакомые, но удивительным образом они приносят успокоение. Всем нам.

Вскоре Якоб поднимается.

Мы все смотрим на него.

– А теперь что? – спрашивает Мармелюк.

– Теперь мы вновь выманим дракона.

– Что? – воскликнули мы хором.

– Почему? – удивилась Жанна. И Якоб сказал:

– Я знаю, как с ним справиться.

Мы перенесли Хэя подальше, на бережок близлежащего ручья. Мармелюк склонился над ним, капая холодную воду в его неподвижный рот. Якоб опять что-то искал в зарослях папоротника.

Тем временем Жорж и Робер вновь выволокли на поляну овцу, несчастное жертвенное животное.

Якоб вернулся из своих разысканий явно довольный. Он сказал молитву над овцой, молитву жертвоприношения, и затем попросил Фабиана зарезать ее. Когда это было сделано, он велел Фабиану проделать дырки в ее плоти. Наконец он открыл нам, что именно собирал на этот раз: бутоны наперстянки, маленькие и круглые, как алые кулачки. Он натолкал их в колотые раны на теле овцы, словно розмарин в тушку цыпленка.

Мы нашли новое дерево, чтобы укрыться на нем, подальше от Мармелюка и его брата. Жорж и Робер уложили овечью тушу у подножия дерева.

– На этот раз не тревожьте его, – говорит нам Якоб.

Мы вскарабкались на высокие, сырые ветки. От холода у нас покраснели носы. Я повернулся к Жанне, но прежде, чем успел открыть рот, она сказала:

– Не тревожься, на сей раз я не упаду.

Мы ждали, и ждали, и ждали. Жорж и Робер, сидя рядышком на толстенной ветке, затеяли схватку на больших пальцах. Солнце утонуло в мутном небе. Холод начал проникать в самые наши кости. Фабиан засунул пальцы в рот и свистнул.

Нет ответа.

Я затаил дыхание.

И затем, в отдалении, кто-то свистнул дважды. Я выдохнул. То был сигнал Мармелюка. Все было в порядке.

До какого-то времени. Балдвин указал на небо. Там вновь было полно коршунов и воронов. Птицы всегда знают.

И верно, вскорости вновь показался дракон. Он выскользнул из тени, словно опасался опять столкнуться с нами. Огляделся, хотя, благодарение Господу, не глянул вверх. Когда он решил, что пребывает в безопасности, он оторвал кусок овцы огромными зубами и запрокинул голову, проталкивая мясо в глотку. Потом еще раз и еще, пока внутренности овцы не вывалились на зеленую траву. Тварь зарылась в мягкое содержимое овечьего брюха, время от времени высовывая перемазанную кровью черно-зеленую морду, чтобы глотнуть воздуху.

А затем он вдруг закашлялся. Потом еще раз. Якоб потянулся к Жанне, и она взяла его за руку. Дракон опять кашлянул. Глотка его дернулась, туда-сюда, словно у кота, который пытается выкашлять комок шерсти. И затем он распахнул пасть и выблевал на лесную подстилку груду пережеванного овечьего мяса. Мы со всей возможной скоростью зажали носы и рты. Запах был чудовищным.