Книга Посреди жизни - Дженнифер Уорф

Биохимики говорят, что чувство блаженства связано с эндорфинами, морфиноподобными веществами, которые выделяет человеческий организм. Мол, определенные области мозга секретируют эндорфины, и это меняет чувственное восприятие. Еще они утверждают, что тот самый свет – это просто электрические разряды, происходящие в гипоталамусе. И те химические процессы, которые вызывают ощущение покоя и света в час смерти, по словам ученых, не имеют отношения к Богу. Чистая биохимия.

Я отдаю должное ученым и их добросовестности, но я видела достаточно жизней и смертей, чтобы подозревать, что эта версия все-таки неполна. И, должно быть, суть человека, этого странного биологического вида, все же не сводится к биохимическим реакциям. Если Бог существует, может быть, Он создал мозг таким, чтобы производить эндорфины, а гипоталамус – таким, чтобы зажигать свет в час смерти для спокойного ухода в иной мир.

Мы никогда не узнаем, что нас ждет после смерти. Но от людей, вернувшихся из этого путешествия, мы знаем, что бережная рука любви поведет нас через ту тропу, которая тянется от жизни к смерти.

Единственной живой родственницей миссис Мертон была ее сестра. Я писала ей дважды, но так и не получила ответа и опасалась, что миссис Мертон будет умирать в одиночестве. Поэтому я сказала медсестрам, что мы должны окружить ее особенной заботой и любовью. Впрочем, в графу «близкие» она вписала еще леди Таррант, свою бывшую работодательницу. Я позвонила по указанному номеру. Мне сразу же ответили:

– Что вы говорите! Харриет Мертон умирает? Я даже не знала, что она болеет! Я приду завтра, а еще сообщу сыновьям и дочери. Им это важно.

Ну что, я успела сказать медсестрам, что миссис Мертон нуждается в особом отношении, потому что она одна на всем белом свете? Да уж, вот ошиблась так ошиблась. Она была буквально окружена любовью.

Леди Таррант сказала мне, что миссис Мертон была няней ее троих детей и находилась с ними неотлучно, когда сама леди Таррант с мужем ездила за границу. Когда дети подросли, миссис Мертон оставалась в семье в качестве экономки. Вся семья любила ее, да и сама она была предана этой семье гораздо больше, чем просто хорошая служанка. После получасового визита леди Таррант миссис Мертон сказала:

– Она всегда была буквально оплотом для меня. Такая добрая, такая приветливая. Мне очень повезло.

Но только после прихода сыновей и дочери мы увидели, насколько сильно они ее любят. Они были убиты горем, особенно Джейсон, младший, – молодой человек тридцати пяти лет, хорошо одетый, уверенный в себе, явно обеспеченный. Никто не мог бы представить себе, что он разрыдается в моем кабинете, но, однако, это случилось. Няня Мертон была для него почти таким же родным человеком, как мама. Неужели она действительно умирает? Почему ничего нельзя сделать? Я объяснила, что вылечить ее действительно невозможно: раньше саркома прогрессировала медленно, но теперь сломаны кости и опухоль будет быстрее распространяться через кровоток и лимфатическую систему. Он был убит горем. Я сказала ему, что сейчас лучше всего провести с ней столько времени, сколько он сможет. По нашим прогнозам, ей оставалось жить неделю или две, и присутствие любящих людей будет особенно важным в это время.

Старший брат пришел вместе с женой. Миссис Мертон была завалена ананасами, персиками и виноградом, но ничего из этого она уже не могла съесть. Когда доставили орхидеи, она прошептала «как мило» и снова уснула. Но когда сестра приехала со своими детьми, собравшими в саду букет незабудок, миссис Мертон будто ненадолго воскресла. Она протянула слабую худую руку к цветам.

– Глаза-незабудки… Никогда не забуду моего дорогого Берта. Как он улыбался, махал и уходил в свой поход.

Дети ничего не поняли. Да и как бы они смогли понять?

Перед тем как уйти с дежурства в тот вечер, я зашла в одиночную палату, чтобы увидеть миссис Мертон. Было тихо. Время еще никогда не казалось мне таким безмерным, а молчание – таким напряженным, как тогда. Я измеряла ее медленный пульс, чувствуя, как он становится все медленнее, – пульс приближающейся смерти.

Сиделка поставила орхидеи на подоконник, а незабудки – в вазочку на прикроватный столик, чтобы пациентка могла их видеть. Миссис Мертон почувствовала мое присутствие и открыла глаза.

– Я скоро уйду к моему Берту, – прошептала она, глядя на вазочку. – Он ждет меня, я знаю. Ждет меня, мой дорогой.

– Конечно, милая. Я уверена, что он ждет вас и обязательно вас встретит, – сказала я, пытаясь не заплакать.

Медленно она перевела глаза с незабудок на меня:

– Правда, кое-что беспокоит меня, – произнесла она еле слышно.

Я наклонилась поближе.

– Что такое? Что может пойти не так?

Ей было очень трудно, но она все-таки продолжала:

– Сестра, как вы думаете, он узнает меня? Когда он ушел в свой поход, у меня были каштановые волосы, он любил их. А сейчас они седые, все до одного. Он меня все еще будет любить, когда увидит?

Готовая заплакать, я сказала очень медленно:

– Миссис Мертон, любовь не меняется, несмотря ни на что. Кому, как не вам, это знать, правда?

Она кивнула.

– Он ждет вас, и он вас любит. Для него вы совсем не изменились.

Она вздохнула с облегчением и снова взглянула на незабудки. Ее губы шевелились, но слов уже было не разобрать. Потом она закрыла глаза и уже их не открывала.

Я позвонила младшему, Джейсону, и сказала ему, что миссис Мертон, вероятно, умрет этой ночью. Он приехал около одиннадцати и бодрствовал у ее кровати много часов подряд. На рассвете она умерла.

Никто из нас не знает, есть ли жизнь после смерти. Но много-много раз я встречала ту простоту и красоту, которой была наполнена вера миссис Мертон. Речь не обязательно должна идти о религии: миссис Мертон не говорила о Боге, о церкви, о небесах. Ее вера была основана на любви. Любви, которая, как мы все знаем, и есть Бог.

Предварительное распоряжение

Миссис Каннингем. Это имя значилось в списке поступающих пациентов. Рак яичников, удаление матки с придатками в Ройял Фри и направление на лучевую терапию в больницу Марии Кюри. Миссис Каннингем… что-то знакомое. Я вспомнила старую миссис Каннингем и ее вечную вражду с дочерью – но была ли наша нынешняя пациентка той самой дамой, которую я знала, когда еще училась на медсестру?

Та миссис Каннингем перенесла небольшую операцию по поводу варикозного расширения вен. В ту пору эта операция, флебэктомия, требовала около двух недель на больничной койке и потом двух недель на восстановление. Такое длительное пребывание в больнице позволяло пациентам и медсестрам лучше узнать друг друга, и после выписки эта пациентка пригласила меня к себе домой. Она была интересной дамой, забавной в своей манерности. Ее муж когда-то работал в дипломатическом корпусе и много путешествовал, и она объездила с ним весь мир. У нее было сардоническое чувство юмора, а лаконичные язвительные комментарии в основном относились к ее многострадальной дочери Эвелин.