Книга Ты спишь? - Кэтлин Барбер

— Поппи манипулирует фактами. Говорит полуправду.

— Кстати о полуправде. — Эллен аккуратно пригубила вино. — Что ты рассказала своему парню?

— Тонко подмечено, — съязвила я. — Я воспользовалась твоим советом. Сказала, что умерла тетя А.

Эллен скривилась.

— Я сболтнула просто так, солнце. Не подумала. Когда-нибудь вы с Калебом решите пожениться…

— Возможно. Не всем нужна бумажка, чтобы узаконить отношения.

Эллен закатила глаза.

— Давай я перефразирую. Возможно, в будущем вы с новозеландским дружком решите, что упомянутая «бумажка» пригодится вам для получения статуса законного иммигранта, и захотите пожениться. Что тогда? Будешь вечно держать маму вдали от Калеба? Это разобьет ей сердце.

Я уронила голову на барную стойку, стукнулась лбом об отполированное алкоголем дерево.

— Эллен, я не знаю. Стараюсь, как могу, ясно?

— Сядь. Я просто хочу помочь.

Я выпрямилась, вздохнула.

— Нужно рассказать Калебу правду. Я понимаю. Но я уже такую кашу заварила!.. Он меня не простит.

— Простит. — Эллен успокаивающе погладила меня по плечу. — Калеб тебя любит.

— Он любит ложь, которую я ему о себе сочинила.

— Он любит тебя. Помнишь, мы с Питером приезжали к вам в Новую Зеландию? Я видела, как Калеб на тебя смотрел… Он сражен наповал.

Я поморщилась.

— Надолго ли?

— Ох уж этот твой пессимизм! По дороге за тобой в аэропорт я слушала подкаст — не тот подкаст, ясное дело, а вдохновляющий. Так вот… — Эллен умолкла на полуслове и посмотрела на свой мобильный, который завибрировал и запрыгал по поцарапанной барной стойке. На экране возникло фото Питера, и Эллен, нахмурившись, подождала окончания звонков. — Я предупредила его, что буду с тобой и что меня нельзя беспокоить. Он, видимо, забыл. О чем я? Ах да…

Телефон перебил ее резким жужжанием, оповестив о новом сообщении. Мы дружно на него уставились. Питер призывал жену в отель для решения некоего «срочного родительского вопроса». Количество восклицательных знаков в тексте никак не вязалось с образом солидного Питера.

— Какой еще срочный родительский вопрос может решать с тобой Питер? Вы с его дочерьми практически одного возраста. Неужели они тебя слушаются?

— Слушаются или нет, роли не играет. Главное, они уважают мое мнение. Я гораздо спокойнее Питера. Наверняка тут дело в Изабелле и ее кавалере. От этого неудачника вечно какие-то неприятности. — Эллен соскользнула с высокого табурета и выжидательно посмотрела на меня. — Прости. Поехали, попробуем вырваться вечером. Я угощаю.

Я помотала головой и покрепче ухватила стакан.

— Я не готова возвращаться домой. Посижу тут еще немного.

Эллен поджала губы.

— Не вздумай изображать одинокую напивающуюся женщину, Джози. Это очень грустная роль.

— Я недолго, — пообещала я. — Допью коктейль и прогуляюсь до дома. Полезно для здоровья.

Эллен нерешительно помедлила, но тут телефон зажужжал вновь, она нахмурилась и поцеловала меня на прощание. Я осталась в одиночестве за барной стойкой — сто лет такого не было. В двадцать с небольшим, во время странствий по миру, я проводила вечера именно так. Потягивала храбрость из бутылки, флиртовала с барменом, надеялась, что кто-нибудь ко мне подойдет, — и одновременно ужасно этого боялась.

Кто-нибудь обязательно подходил. Иногда — такие же одинокие путешественницы, нуждавшиеся в союзнице, чаще — парни. Обычно американцы, которые из-за темных волос видели во мне не соотечественницу из Иллинойса, а более экзотическую пташку. Парень завязывал разговор, спрашивал: «Откуда ты?» — туристический вариант вопроса «Кто ты по зодиаку?». Если кавалер мне нравился или его гнусавый среднезападный выговор будил в душе ностальгию, я могла пойти в хостел к новому знакомому — познакомиться с его друзьями или послушать записи его бездарной любительской группы. Со временем я почти перестала различать этих ребят, а мое общение с ними сделалось умиротворяюще-привычным.

Однако сейчас, сидя в баре Элм-Парка, я не чувствовала умиротворения и близко. Добрая половина посетителей меня разглядывала: кто-то откровенно глазел, кто-то украдкой рассматривал поверх пивной кружки. Казалось, я слышу их перешептывания. «Это Джози Бурман. Помнишь, у которой отца убили, а мать сошла с ума? А сестру помнишь? Та еще хулиганка! Подкаст слушаешь? Да-а, ну и вид. Что у нее на голове? Волосы будто ножовкой спилила! Полный бардак. Это у них, наверное, семейное».

Щеки горели от смущения, я втягивала голову в плечи и изучала свой стакан. Жаль, короткая стрижка не могла скрыть от стервятников мою покрасневшую шею. Я уже опустила голову чуть ли не до барной стойки, как вдруг ощутила некую перемену — любопытные взгляды дружно от меня оторвались. Я рискнула посмотреть, что именно привлекло всеобщее внимание.

Адам.

Приглушенное освещение смягчило и разгладило морщины на лице, и на мгновение он вновь стал восемнадцатилетним. Мое сердце предательски сжалось, но тут неоновый свет пивной рекламы отразился от его обручального кольца и вернул меня в действительность. Адам огляделся, наши взгляды встретились. Я ощутила жжение на левом бедре, там, где однажды спьяну доверила некоему фламандцу, «мастеру» татуировки, выбить слово «Адам» в подсобке брюссельского бара — а позже нанесла сверху сложный цветочный узор, уже у настоящего мастера в Афинах. Я машинально положила руку на бедро, словно сквозь одежду и дорогую маскировочную работу Адам мог прочесть свое имя на моем теле. Он не достоин знать, что когда-то я по нему убивалась. Я уже не та девушка, а он уже не тот парень, которого я давным-давно любила.

* * *

Я познакомилась с Адамом Айвзом в свой первый школьный день. Перевод в общеобразовательную школу приводил меня в невероятный восторг и безумно пугал. Все представления о школе я почерпнула из телепередач; Эллен восполнила недостающие сведения собственными умозаключениями. Тетя отчитала Эллен за то, что она вкладывает в наши головы «конформистские идеи о красоте и классические представления о популярности», однако вред (если можно так выразиться) уже был нанесен. Я усвоила, что других учеников следует бояться и покорять, хотя и не поняла, зачем и как они станут меня унижать.

— Ни пуха! — напутствовала Эллен, доведя меня до моего класса, и собралась уходить.

— Стой! — вцепилась я в нее. — Что мне делать? Я должна просто найти себе место? Или подойти к учителю?

— Сядь на свободное место. Лучше не на первом ряду — и не на последнем. И, — добавила она, цепко оглядев класс своими ореховыми глазами, — не садись рядом вон с тем парнем в синей рубашке.

— Почему?

— Потому что он гондон, — пожала плечами кузина. — Держись от него подальше, ладно?

— Что такое «гондон»?