Книга Ветеран Армагеддона - Сергей Синякин

Получив деньги, они по очереди ходили в магазин, но выпивать продолжали вместе. Правда, теперь между собой они не враждовали, занимаясь бытовым хулиганством по дому — там потихоньку нагадят, в другом подъезде бутылку пустую оставят, и не просто оставят, а обязательно разобьют, чтобы труднее убирать было.

Странное дело, раньше Лютиков раздражался, увидев эту парочку, а теперь вспоминал едва ли не с умилением. Кончина на него так, что ли, подействовала?

Он рассказал эту историю музе Нинель.

Муза с ногами сидела в кресле и внимательно слушала Лютикова. Видно было, что муза поэта не простила, просто куда же деваться, если кончина Лютикова их вместе свела и одну цель перед обоими поставила?

— Дурак ты, Лютик, — сердито сказала муза. — Нашел с кем меня сравнивать! И все вы идиоты, могилы еще в венках, а они такой ерундой занимаются! Нет, Лютик, я тебя не понимаю, вроде бы умный мужик и с виду очень даже ничего, а польстился на мымру старую! Разве мало сюда попадает молодых и хорошеньких? Так нет, выбрал крашеную стерву, я о ней справки наводила, трех мужиков в гроб загнала, один от нее на край света на лыжах сбежал! Слава Богу, нашелся один умный, прямо снайпер, а тут — Лютиков! Нет, Лютик, ты скажи, она хоть темпераментная? И не отворачивайся, подлая твоя душа, не отворачивайся! Мало я тебе по морде дала, надо было башку оторвать! Нет, ты мне скажи, Лютик, ну разве такой можно посвятить «Я помню чудное мгновенье»?

Лютиков помалкивал. Он еще при жизни на примере своей жены крепко-накрепко усвоил, что с женщинами спорить бесполезно. Впрочем, большинство из читателей люди семейные или будут таковыми, а потому или уже испытали, или в недалеком будущем испытают все прелести общения с женщиной на собственном опыте. Не будем заниматься поучениями, однако заметим, что возражать женщине — все равно что спорить с начальством. Выгнать с работы, конечно, не выгонят, но наслушаешься в отношении своего ума и достоинств столько, что даже самому станет страшно, в зеркало будешь заглядываться — неужели это про меня?

Муза Нинель лениво перебирала записи в блокноте Лютикова.

— Повторяться начал, — строгим голосом учительницы младших классов сказала она. — Господи, Лютик, ну что тебя на воспоминания о земной жизни потянуло? Ты ведь понимаешь, на небе совсем другое требуется. Осанну слабо написать?

Она хихикнула.

— Да не хмурься ты, Лютик, знаю, что не хочешь так писать. Ну и правильно. Пиши как пишется. И без меня найдется, кому тебя учить… Лютик, не хмурься, я тебя давно уже простила!

Вот так — сначала тебя бьют по физиономии, а потом еще за это прощают.

Владимир Алексеевич посопел немного недовольно, но возражать не решился. Простила? И — слава Богу! Уж больно привлекательно муза Нинель сегодня выглядела.

Лютиков подсел поближе, делая вид, что внимательно вслушивается в замечания музы, потом ловкой рукой предпринял некоторые разведывательные движения. Муза Нинель сурово сдвинула брови, но ничего не сказала. Стало быть, действительно не сердилась.

— Сиди спокойно, — приказала муза Нинель. — Сейчас мы критические размышления о тебе читать будем. Я целую подборку принесла. И не лабунься, Лютик, я тебе не какая-нибудь старая крашеная мымра, которая мужиков своих в могилу сводила. Не лезь руками, все-таки серьезнее надо быть, я по твоим стихам скоро курсовую защищать буду! — сказала и пунцово покраснела, осознав, что неожиданно проговорилась.

Но Лютиков ее не слушал.

Нашел губами теплое ушко, покусал его нежно, а потом шепотом спросил:

— На ямб вдохновение навевать, это как — руками на себя или от себя?

— Лютик, не хулигань! — только и прошептала муза Нинель. Прошептала и обвила обеими руками шею своего поэта.

Нет, дорогие читатели, а что бы вы еще хотели? Давно известно, что любовь и вдохновение близки друг другу — более того, любовь невозможна без вдохновения. Если директор магазина трахается с продавщицей в подсобке, то есть ли в их действиях вдохновение? Черта с два — грубый секс в этих действиях и необходимость поступать так, ведь директор может заниматься сексом с продавщицей только в подсобке или в гостинице, потому что он уже женат. Состоятельных людей быстро окольцовывают. А вот если продавец или грузчик занимается по воле случая или прихоти небес тем же самым делом с директрисой, то это происходит в куда более благопристойных условиях у нее дома или хотя бы у знакомой директрисы, если та уже замужем. И тут уже ничего не попишешь, это закон подчиненности — директор может любить продавщицу хоть за прилавком, но директриса продавцу или грузчику может отдаваться только в пристойных условиях и желательно на накрахмаленных простынях. О какой любви может идти речь, а тем более о том, чтобы при этом рождалось вдохновение. Для чего оно? Ценники на товары переписывать? Грузчик директрисе ничего не может дать, но директор продавщице обязательно дает льготы. Иначе с чего бы продавщица ему дала? Тут уж не до любви, один голый расчет!

А вот поэт и его муза, это да. Тут без любви действительно нельзя. Потому что именно любовь рождает вдохновение. А вдохновение — вещь тонкая и хрупкая, как богемское стекло. Но любовь, под этими словами подпишется подавляющее большинство, в нашем мире встречается крайне редко. Если она случается, надо только радоваться за влюбленные души, им ведь сказочно повезло.

Нет, мы все, конечно, сочетаемся браком. А дальше все происходит, по крайней мере у большинства, по известному анекдоту, когда человек в ресторанной компании заказывает себе блюда, а потом начинает сомневаться в своем заказе и терзаться подозрениями, что было бы лучше, если бы он заказал себе то, что заказывали друзья.

Встретить человека, который ест семейное блюдо и не терзает себя сомнениями, — все равно что встретить счастливого человека.

Вот если хотите, Лютиков Владимир Алексеевич в своей загробной жизни был счастлив. Как там у Шекспира? «Умереть, забыться и видеть сны, быть может»? Что ни говорите, а гениев дураками назвать трудно. Они знали, о чем пишут. Автор с чужих слов знает, что любовь — не вздохи на скамейке, и потому готов засвидетельствовать это в любой аудитории.

Поэт, который эти строки написал, догадывался, конечно, что пишет.

Вы уже поняли, куда я так косноязычно клоню?

И, слава Богу, а то ведь найдутся такие, что ехидно спросят: а что это он имел в виду? И где любовная сцена между поэтом и его музой? Признаюсь, честно признаюсь, что я в описании любовных сцен не мастак, а желающие клубнички могу ее вдосталь почерпнуть, листая газету «СПИД-инфо» или соответствующие журнальчики, которыми ныне заполонены все газетные киоски. Но черт возьми! Я ведь не директор магазина, который занимается сексом с продавщицей в подсобном помещении! А читатель — не свободный от работы товаровед, который наблюдает за предосудительными действиями своего директора, нарушающего в подсобке сразу несколько заповедей!

Давайте немного отвлечемся.

Предположим, Бог дал человеку талант писать. Вы уж поверьте, это не менее сложная работа, чем, скажем, выдувание из стекла различных поделок. Интересно наблюдать, как в умелых руках стеклодува колеблющийся стеклянный шар, образовавшийся из красной капли жидкого стекла, превращается в фантастический фужер на тоненькой ножке или в благородного оленя, закинувшего свои стеклянные рога в небеса. Увидеть в деревянной коряге Пана и после небольших изменений превратить корягу в произведение искусства — тоже мастерство, помноженное на талант. Поэтому я всегда восторгался людьми, которые из грубых неизящных слов вдруг творили прозрачную вещицу, именуемую новеллой или стихотворением. Ведь только безусловный талант позволил человеку написать, скажем, такие строки: