Книга С горячим приветом от Фёклы - Анна Зенькова

– Что ты всё малюешь? – недовольно пробурчал Яшка и завалился ко мне на кровать. Еще и Гнусика придавил, главное. Тот как заверещит! А я сказал:

– Гм-гм, – ну чтобы они поняли, что меня здесь нет, а вот это безмолвное тело – просто тень. Ну, что-то вроде отца Гамлета.

Хотя я пока и сам с Шекспиром на «вы», а Яшка так вообще – случайный знакомый. Он вырвал альбом у меня из рук и сказал:

– Ничего себе! Ты прямо Пикассо какой-то.

Я посмотрел на него с жалостью:

– Пикассо – это экспрессионизм.

Потом отнял альбом и добавил с гордостью:

– А у меня чистый реализм!

– Ой! – не поверил Яшка. – Ну тебя!

– Ну, может, нотки футуризма проскальзывают, – сказал я голосом Летиции, чтобы добить его окончательно.

– Ошизеть можно! – Яшка закатил глаза и упал лицом в кровать. А я стал рисовать дальше.

Вообще, хорошо, что он вот так – нос к носу с моим реализмом столкнулся. Если бы со всем остальным – было бы хуже. Я же как раз Битву Столетий рисовал. И Эдика, как они с моим Нарисованным сражаются. От него там, правда, мало что осталось – хвостик, выглядывающий из палатки. Я сначала обрадовался, что всё вот так закончилось, а потом подумал: «А вдруг Эдик сейчас возьмет и вырастит себя заново, как какой-нибудь Зомбоящер? Ему же такое зверство совершить – раз плюнуть. Он же монстр!»

В общем, я испугался и стер этот хвост, чтобы от Эдика совсем ничего не осталось. Только кроссовки! Мой Нарисованный их на аукционе выставит, как редкий апокалиптический артефакт. Пусть потом ученые бороды чешут, как доказать обратное. А Нарисованный возьмет вырученные деньги и раздаст бедным. И себе немного оставит – пару раз сходить в магазин. А, ну еще на смартфон! Человеку вон уже скоро двенадцать, а у него до сих пор нет нормальной связи с космосом!

Я тут же изобразил супермаркет, а в нем Нарисованного, прохаживающегося между рядами с огромной тележкой и смартфоном в руках. Там в ней чего только не было – и нунчаки, и джедайский меч, и костюм Железного человека. Я подумал, что не мешало бы и провизии набрать – так, чтобы на ближайшие лет сто хватило. Вдруг атомная война начнется? Ну и накидал в тележку, что не портится. Творожков, там, всяких, батончиков. Потом подумал, вдруг война никогда не закончится, и дорисовал замороженную пиццу. Фёкла прямо-таки взвыла. Понятно, для нее же эта тема – табу! А я вот считаю, что в искусстве вообще не должно быть никаких запретов.

– Закончился! – заорал вдруг Гнусик.

– Что? – Я вздрогнул от неожиданности. – Что закончилось? Война?

Гнусик покрутил пальцем у виска:

– Какая война?

– Вселенская, – сказал я, выглядывая в окно. И сразу понял, что это просто дождь закончился.

– Плакали наши дрова! – выдохнул Яшка. – Небось отсырели.

– Да, – горестно вздохнул Гнусик. – Зря только о костре мечтали.

– Не зря, – подал голос Ржавый. – Они только сверху сырые.

– Думаешь, распалим? – Яшка заметно повеселел.

– Я тебя умоляю. – Рыжий закатил глаза. – Там делов-то! Главное, бумаги побольше взять.

Я старательно изображал слухопоражающую контузию, пока Яшка не бросил в меня подушкой.

– Чего сидишь, как пень?

Я подмял подушку под себя и зевнул:

– А что еще делать?

– Как что? – взвился Гнусик. – На костер собираться!

– А. – Я равнодушно пожал плечами. – Так он всё-таки будет?

– Ты что, глухой? – Яшка, пританцовывая, двинул к шкафчику. – Сказали же, что будет!

– А палатка? – спросил я насмешливо.

Но этот врун даже бровью не повел. И такой:

– А что палатка? Дождя же уже нет!

«Потрясающе!» Я вздохнул и снова уткнулся в альбом.

– Так ты пойдешь? – неожиданно спросил Ржавый.

Я хотел промолчать, ну или ответить «больно надо», а потом подумал: «Чего отрываться от коллектива?» И сказал сквозь зубы:

– Пойду!

– Так а чего развалился? – Ржавый швырнул в меня каким-то скрученным пакетом. – Собирайся давай!

Я развернул пакет и спросил, не глядя в его сторону:

– А как собираться?

– Бери всё, что можно прожевать! – подсказал Яшка. – На костре знаешь как есть хочется!

Я открыл свой шкафчик и стал изучать содержимое. Да уж, негусто!

– Давай, давай! Не жмись! – подбадривал меня Яшка, яростно потроша свой шкафчик.

Я вытащил конфету в зеленой обертке и сразу засомневался:

– А «Кузнечика» брать? Он же с повидлом!

– Бери всё, – настойчиво повторил Яшка. – Потом разберемся.

Я подставил пакет и сгреб свои запасы одним махом – и «Кузнечика», и пряники, и недоеденный бутерброд с полдника.

– Надо в столовке хлеба набрать, – распорядился Ржавый. – Там же баба Лида сало дала. Пожарим!

Яшка с Гнусиком тут же заахали, словно они никогда сала не ели. А я просто глубоко вздохнул, а потом резко выдохнул. Потому что, если честно, и на костре-то никогда не был.

* * *

Сбор был назначен на девять вечера. Как обычно, за столовкой.

На часах еще восьми не было, а Гнусик уже стал нервничать. Мол, давайте скорее, опоздаем. В итоге мы с Яшкой плюнули и вышли пораньше. А потом стояли там битый час, как дурачки, – остальных ждали. Я когда собирался, думал, нас только четверо будет. Ну и плюс Клетчатый. А оказалось – целая группа идет. И даже Маечка вместе со своими дылдами. Ту, что шла в этой шеренге слева от Маечки, я даже не узнал сначала. Подумал, пацан какой-то. А она, оказывается, просто джинсы вместо сарафана надела.

– Привет, – сказала Маечка, как только мы с Яшкой выплыли из темноты им навстречу.

– Привет, – сказал я и отплыл обратно, чтобы она не увидела мою пылающую физиономию. Честно, я и сам не понял, что это за реакция такая. Может, аллергия?

– Ну что, пошли! – скомандовал Клетчатый, будто он здесь главный.

«Ага, разбежались!» Я сразу глаза закатил, ну так, скептически. Чтобы Маечка поняла, что он мне не указ. Но она то ли не поняла, то ли просто не заметила в темноте моей иронии. Взяла, главное, и потопала за этим горе-предводителем чуть ли не без оглядки. Вот откуда такая доверчивость?

Пришлось идти на крайние меры.

– А Ржавого мы что, не будем ждать? – спросил я коварно.

И все сразу тормознули. Понятно, он же для них – авторитет. А этот Бусел – так, временное подобие.

– Так он же за Вегкой Коноваловой пошел! – задергался Клетчатый. – Смысл их ждать?

– Ну да, – хохотнул Яшка. – Это ж, считай, пропал человек, с концами!