Книга Зимняя битва - Жан-Клод Мурлева

– Вы здесь один живете? – повторила она громче и показала на второй стул. – Или с кем-то еще?

Девушка уже отчаялась дождаться ответа, как вдруг старик зашевелил губами и хрипло произнес какую-то короткую фразу, совершенно непонятную, что-то вроде:

– Sjo се adji?

– Простите, что?

Он повторил те же слова, но громче, даже с раздражением.

– Я не понимаю вашего языка… – виновато сказала Хелен.

Он вытащил из-под пледа худую руку и ткнул в ее сторону дрожащим пальцем:

– Gardjoune? Djevouchk?

– А! – засмеялась Хелен. – Я поняла! Девушка? Да, я – девушка.

Действительно, при ее короткой стрижке и скуластом лице, да еще в аляске Пастора, она могла с тем же успехом сойти за парня. Выяснив, что она женского пола, старик как будто стал к ней благосклоннее. Знаком предложил ей взять стул и сесть. Но на этом процесс общения застопорился, и они только сидели друг против друга да время от времени обменивались смущенными улыбками. Хелен уже начала задаваться вопросом, когда же и чем все это кончится, как вдруг дверь открылась и вошла маленькая старушка, повязанная платком. Она закрыла за собой дверь, живо скинула пальто, повесила на крюк и, обернувшись, так и остолбенела, увидев гостью, вставшую ей навстречу. Между тем старик что-то сказал ей на своем языке, и она тут же устремилась к Хелен с распростертыми объятиями.

– Ах, так вы невеста Гуго!

– Нет, нет, я не невеста Гуго, – сказала Хелен, радуясь, что может наконец объясниться, – я заблудилась в горах и…

– А, вот оно что, – сказала старушка, видимо, разочарованная, но по инерции все-таки обняла и расцеловала гостью. Ее холодные щеки были мягкие и шелковистые. – Так вы заблудились?

– Ну да. Я иду из горного приюта. Вы знаете, где это?

– Да, знаю, там, наверху…

– Там мой друг… он ранен… тяжело ранен, понимаете? В бедро… не может передвигаться… я пошла за помощью… ему нужен врач…

Пока Хелен все это говорила, старик тоже что-то горячо втолковывал жене, и бедняжка не знала, кого слушать.

– Он принимает вас за невесту Гуго, – объяснила она наконец. – Упрямый как осел. Скажите ему, что Гуго здоров и кланяется, а то не уймется!

– Гуго здоров, он вам кланяется, – как можно отчетливей выговорила Хелен, улыбаясь старику. – У него все отлично.

– А-а! – удовлетворенно кивнул старик и затих.

Старушка заговорщицки подмигнула девушке. «Вот теперь и мы, разумные люди, можем поговорить», – так поняла ее Хелен.

– Так вот, я уже говорила, там, в приюте, мой друг, – снова начала она. – Он тяжело ранен… мне нужны санки, чтоб свезти его вниз… или, может, тут есть где-нибудь врач…

– А, так в приюте есть врач?

– Да нет! Нет там врача. Мой друг там один, раненый, вы знаете здесь какого-нибудь врача?

– Мой сын…

– Ваш сын – врач?

Старушка с изумлением уставилась на Хелен:

– Мой сын? Который – младший?

«О, Господи, – простонала про себя девушка, – куда я попала?»

– Да, – решив все-таки добиться ясности, раздельно проговорила она, – вы сейчас сказали, что ваш сын – врач. Я правильно поняла?

– Не знаю… Хотите супу?

Хелен только тут заметила закопченный чугунок, стоящий на плите. Из-под крышки выбивался пар. Что ж, почему бы и не воспользоваться приглашением? Все равно уже стемнело. А тут можно поесть и переночевать.

Старушка зажгла керосиновую лампу, подвешенную к потолочной балке, и достала из ящика стола глубокую миску.

– Только сперва я хозяина покормлю, а то он сам не может, руки дрожат. И не в себе, сами видите. Последнее время только на своем родном языке говорит. Грустно это, мадемуазель… Ах, видели бы вы его в молодости!

Хелен смотрела, как маленькая старушка, стоя около своего «хозяина», кормит его с ложки. Трогательно было видеть, сколько терпения, сколько нежности в каждом ее движении. Потом женщины сами сели за трапезу. Суп, увы, вопреки ожиданиям Хелен, оказался совсем невкусным. Она с трудом заставляла себя глотать чуть теплые кусочки картошки и репы, плавающей в мутной жиже.

– А здесь кто-нибудь еще живет? – спросила она. – Есть еще дома по соседству?

– Мой сын… – сказала старушка.

– Ваш сын? Доктор?

Тут старик, опять переместившийся к печке, что-то спросил, потом настойчиво повторил свой вопрос, в котором Хелен уловила слово «Гуго».

– Что он говорит?

– Спрашивает, сколько у вас с Гуго детей. Совсем сдурел, старый… Погодите, вот сейчас увидите…

Старушка что-то сказала мужу на его языке и прыснула, прикрывая рот кухонным полотенцем, которое все еще держала в руке.

– Что вы ему сказали?

– Что у вас их семеро. И все мальчики. К тому же еще и близнецы! Теперь ему есть о чем подумать, а мы можем поговорить спокойно.

Действительно, старик покивал и погрузился в какие-то свои размышления. Хелен с трудом удержалась от смеха. Эта старушка, в которой живость так странно сочеталась с путаницей в голове, чем дальше, тем больше удивляла ее.

– Вы говорили, что ваш сын живет где-то здесь. Ваш сын, доктор…

– Доктор? Живет здесь?

– Ну да, ваш сын…

– Ах да, мой сын. Он приедет завтра утром. Хотите стаканчик вина, мадемуазель?

– А во сколько ваш сын приедет? Понимаете, там, в горном приюте, мой друг, он ранен…

– Ну да, ну да, в бедро, вы говорили?

– Да, в бедро. Ваш сын доктор сможет ему оказать помощь? Как вы думаете, сможет?

Старушка просеменила к задней двери и открыла ее. Там оказалось две лестницы – одна на второй этаж, другая в подвал. Старушка взяла со ступеньки початую бутылку вина и достала из шкафа два стакана.

– Я не пью вина, – сказала Хелен, снедаемая беспокойством, – вы мне лучше скажите…

– Да, жаль, что вы не видели его молодым! – не слушая ее, заговорила старушка, наливая себе и ей. – Мне было шестнадцать с половиной, я работала в пивной. А он был лесорубом. Мы как-то забрели ненароком на эту вот поляну – моя подружка Франциска и я. А их тут было человек десять иностранных рабочих. Как раз у них перерыв был, отдыхали. Набрали круглых камней и играют, вроде как в шары. Голые по пояс, здоровенные такие, смеются. А он из них был самый красавец. Всех краше. Стоит, в одной руке камень, в другой кусок сыра. Плечи такие широкие, лоснятся от пота. Франциска мне и говорит: «Смотри, до чего хорош!» Ну, похихикали и пошли. А я потом всякий день норовила так подгадать, чтоб мимо них пройти, одна. Вот как-то раз он подошел, сказал, как его зовут, и я свое имя сказала. Вблизи он еще краше оказался… А другой раз знаками объяснились, что, мол, давай встретимся вечером.