Книга Сливовый пирог - Пэлем Грэнвил Вудхауз

– С омелой и остролистом?

– Увешаем все стены. И организуем детский праздник с Санта-Клаусом.

– Викарий в главной роли?

– Нет, викарий лежит в гриппу.

– Тогда его помощник?

– Помощник подвернул ногу.

– Кто же тогда будет Санта-Клаусом?

– Отыщем кого-нибудь. А кто еще был у Глоссопа?

– Только некто Эглстоун.

– Блэр Эглстоун? Писатель?

– Да, Дживс сказал мне, что он пишет книги.

– И статьи. Он подготавливает для меня серию «Современная девушка».

Тетя Далия уже несколько лет с помощью финансовых вливаний со стороны Тома Траверса, своего благоверного, издавала еженедельный женский журнал «Будуар элегантной дамы», и я даже дал туда статейку под заголовком «Что носит хорошо одетый мужчина». Теперь-то этот еженедельник уже кому-то перепродан, но тогда он еще кое-как влачил существование, каждую неделю принося убыток, что служило постоянным источником душевных мук для дяди Тома, вынужденного оплачивать счета. У него денег куры не клюют, но он смертельно не любит раскошеливаться.

– Мне от души жаль этого юношу, – сказала тетя Далия.

– Блэра Эглстоуна? За что?

– Он влюбился в Гонорию Глоссоп.

– Что?! – вскричал я. Она меня поразила. Я ведь считал, что такого просто не может быть.

– И из робости не может признаться. Обычное дело с этими бесстрашными, откровенными романистами. На бумаге им сам черт не брат, но при виде живой девушки, не соскочившей с кончика их пера, у них от страха холодеют ноги, как нос у таксы. Когда читаешь его книги, то думаешь, что этот Блэр Эглстоун – гроза женского пола, его надо на цепи держать для защиты невинной женственности. Но так ли это? Отнюдь. Он просто трусливый заяц. Не знаю, случалось ли ему когда-нибудь в действительности очутиться в благоухающем будуаре наедине с томной девой, обладательницей чувственных губ и страстных темных очей, но если и случалось, держу пари, он садился на самый отдаленный стул и спрашивал ее, какие интересные книги она прочитала за последнее время. Что это ты уставился на меня, как безмозглая рыба?

– Пришло в голову кое-что.

– Что?

– Да так, – уклончиво ответил я ей. Пока я слушал ее характеристику Блэра Эглстоуна, у меня мелькнула одна из тех блестящих идей, которые нередко, точно молнии, вспыхивают в моей голове; но их нельзя выбалтывать до того, как обдумаешь хорошенько и рассмотришь во всех ракурсах. – Откуда вы все это знаете? – спросил я.

– Он сам мне признался в порыве откровенности, когда мы обсуждали с ним план серии статей на тему «Современная девушка». У меня вообще отзывчивый характер, люди делятся со мной. Вспомни, ты ведь тоже мне всегда рассказывал про свои бесконечные романы.

– Это совсем другое дело.

– Чем другое?

– Пошевелите мозговой извилиной, старая родственница. Мне вы – тетя. Перед любимой теткой всякий племянник рад обнажить душу.

– А-а, ну да. Пожалуй, что и так. Ты ведь меня любишь всем сердцем, верно?

– А как же. И всегда любил.

– Эти твои слова меня очень радуют…

– Вы их заслуживаете с лихвой.

– …потому что у меня есть к тебе одна просьба.

– Считайте, что она уже выполнена.

– Я хочу, чтобы ты был Санта-Клаусом у меня на детском празднике.

Следовало ли мне предвидеть, к чему она ведет? Может быть. Но я ничего не предчувствовал и, сидя в кресле, весь с головы до ног задрожал как осина, если вы когда-нибудь видели осину – я-то сам, насколько помню, не видел, но знаю, что они как раз тем и знамениты, что дрожат как сумасшедшие. Я громко взвыл, а тетя выразила пожелание, чтобы я пел где-нибудь в другом месте, если уж мне пришла охота петь, а то у нее барабанные перепонки очень чувствительные.

– Не говорите таких вещей даже в шутку, – попросил я ее.

– Я вовсе не шучу.

Я уставился на нее, не веря собственным глазам.

– Вы всерьез ждете от меня, что я налеплю белую бороду, подложу подушку на живот и стану расхаживать и приговаривать: «Хо-хо-хо-хо!» среди трудновоспитуемых детей ваших деревенских соседей?

– Они вовсе не трудновоспитуемые.

– Прошу прощения, но я видел их в деле. Если помните, я присутствовал на последнем школьном торжестве.

– По школьным мероприятиям нельзя судить. Разве можно ожидать от них рождественского настроения в разгар лета? Увидишь, на рождественском вечере они будут кроткие, как новорожденные ягнята.

Я коротко, отрывисто засмеялся.

– Я-то не увижу, – уточнил я.

– То есть ты хочешь сказать, что отказываешься?

– Вот именно.

Она выразительно фыркнула и высказалась в том смысле, что я – подлый червь.

– Но червь в своем уме и твердой памяти, – заверил я ее. – Червь, который соображает, когда надо сидеть и не высовываться.

– Так ты в самом деле не согласен?

– Даже за весь урожай риса в Китае.

– Даже чтобы доставить удовольствие любимой тете?

– Даже чтобы доставить удовольствие целой армии теть.

– Тогда вот что я тебе скажу, юный Берти, чудовище ты неблагодарное…

* * *

Когда двадцать минут спустя я закрывал за ней входную дверь, у меня было такое чувство, какое испытывает человек, расстающийся в джунглях со свирепой тигрицей или с одним из таинственных убийц с топориками, которые рыщут повсюду, чтобы зарубить шестерых. В обычном состоянии моя единокровная старушенция – вполне симпатичное существо, таких нечасто встретишь за обеденным столом. Но если ей перечить, она имеет обыкновение приходить в бешенство, а в тот вечер, как мы с вами видели, я поневоле вынужден был пойти против ее желаний, и это ей не понравилось. Так что на лбу у меня еще не просохли капли пота, когда я возвратился в столовую, где Дживс хлопотал, ликвидируя следы разрушения.

– Дживс, – сказал я, промокая лоб батистовым платком, – вы удалились со сцены под конец ужина, но, может быть, все же слышали, о чем тут шла речь?

– О да, сэр.

– У вас, как у Добсона, острый слух?

– В высшей степени острый, сэр. А у миссис Траверс мощный голос. Мне показалось, что она разгневана.

– Она кипятилась, как чайник на огне. И все почему? Потому что я решительно отказался изображать Санта-Клауса на рождественской оргии, которую она устраивает для отпрысков местной черни.

– Я это понял по ее отдельным метким высказываниям.

– Я полагаю, что эти бранные слова она почерпнула на охоте во времена своей охотничьей молодости.