Книга Шалунья Нулгынэт - Мария Федотова

– А ты видел, какой он сильный? – я подумала, что смерч – человек.

– Сама же видела, как жилище летело. Знать, сильный…

«Неужели сильнее деда?» – удивляюсь я про себя.

– Деда, а что, он тебя на руках подбрасывал?

– Нет у него рук. Смерч – не человек, просто очень-очень сильный ветер. Как щепку меня бросал… Как только жив я остался!

– Дедушка, а значит, я тоже не умерла?

– Что ты, что ты! Вот беда! Такая маленькая! Старушкой станешь, тогда и умрёшь! – Дед часто задышал, схватился за грудь: – Больше не говори так! – и погладил меня по голове.

– Деда, а ты старик?

– Старик.

– А когда-то был старушкой?

– Был, был, внучка, – рассеянно отвечает он, подбирая непобитую посуду. – Пойдём палатку ставить.

Я собирала разбросанную повсюду утварь и думала: «Вот и я когда-нибудь стану стариком…»

К приходу родных у нас уже всё в порядке. Словно и не бывало никакого смерча.

Белый оленёнок

Брат принёс крохотного оленёнка. Он белый, как только что выпавший снежок, шёрстка мягкая, блестящая. Я даже среди белых оленят таких белоснежных не видела. Он мне сразу понравился.

– Недоносок, не сегодня, так завтра помрёт. Шкурку снимешь, – сказал брат маме и поспешил обратно в стадо.

Я погладила тугута. Моё сердце больно сжалось от слов брата, в голове зазвенели жалобные колокольца: «Умрёт, умрёт…»

– Спи, не бойся, – шепнула оленёнку. – Если будешь долго спать, скорее вырастешь.

А он и глазки не открывает.

Тут мама подошла с ножом.

– Мамочка, не убивай его, прошу тебя! – закричала я и прикрыла собой малыша.

– Он все равно умрёт, дочка. Недоношенный…

– Не умрёт! – расплакалась я. – Выкормлю…

Оленёнок еле дышал. Хочу покормить – рта раскрыть не в силах. Да ещё, оказывается, передние ножки крепко сжаты, поэтому даже стоять не может. Грудь плоская, мало в такой места для дыхания.

Плачу об оленёнке. Лучше ему не становится. Наоборот, только хуже. Две ночи подряд засыпала я в траве рядом с белым тугутом. А просыпалась в палатке, даже не помня, когда меня занесли.

Утром бегу к оленёнку. Лежит, как пустая шкурка. Из боязни, что собаки могут растерзать моего любимца, держу их на привязи.

– Не мучай бедняжку, и сама не мучайся, – уговаривает мама.

– Не дам убить! – горячо возражаю я.

Наступила третья ночь. Я боюсь, что, когда усну, оленёнка убьют, и стараюсь не спать. Ему трудно дышать. Не знаю, чем помочь, только плачу. Наконец, в отчаянии бужу маму. Мама прижимает меня к себе:

– Ничего не поделаешь…

Умер мой белый оленёнок.

Мама завернула меня, обессиленную от слез, в одеяло, уложила с собой. А утром тугута уже не было на прежнем месте. Его вообще не стало на свете – белого-белого, белоснежного. Недоношенного…

Собачье ухо

Пастухи отлавливают важенок. Мама собралась их доить.

– Дочка, принеси ведро!

Все вёдра в палатке полны воды. Я стою в нерешительности.

– Эй, вёдра где? – сердится мама.

Я попробовала поднять ведро с водой, но даже сдвинуть с места не удалось. В сердцах пнула ведро ногой. Вода выплеснулась на постель, замочила полы моего пальтишка. Тогда я вылила воду и вынесла ведро. Мама меня похвалила. Она надоила полное ведро молока! Оленье молоко густое, жирное. Я зачерпнула кружкой, отпила – вкуснотища!

Все пошли обедать, а я осталась. Меня томило недоброе предчувствие. Пастухи вдруг громко закричали. Я испугалась и побежала за стадом к маленькой речушке.

«Подумаешь – мокро! Ничего страшного! Высушат, – успокаивала я себя. – А как высушат, так и забудут о пролитой воде. Только тогда домой вернусь».

Вдруг сзади послышался топот. Я, конечно, припустила изо всех сил, но огромная ручища ухватила меня за плечо. Не растерявшись, я призвала собаку Пенку. Она отозвалась звонким лаем и через минуту напала на моего преследователя. А это, оказывается, пастух Никус. Пенка схватила Никуса за ногу, рычит, головой мотает. Он кричит… Тут прибежала его собака, и они с Пенкой стали драться. Никус сел на землю, а я помчалась домой.

Увидев, как родные развешивают одежду, я почувствовала себя ужасно виноватой и заплакала.

– Не плачь, Никус пошутил, – сказала мама.

Хромая, подошёл Никус. Мама завела его в палатку, чем-то помазала укус на ноге, перевязала белой тряпкой.

– Хорошо, что хоть моя собака вступилась, а то бы твоя Пенка совсем меня съела, – плачет Никус. Горько плачет, даже подвывает. Или опять шутит? Мне всё равно его жалко. Я же не просила Пенку так сильно его кусать!

– Никус, хочешь, я Пенку плакать заставлю?

Я подозвала её и крепко укусила собачье ухо. Пенка жалобно завыла.

Никус от удивления перестал плакать и вдруг оглушительно захохотал. Остальные тоже засмеялись. Я хотела обидеться, но и мне стало смешно.

Ухо Пенке я помазала костным жиром. Другие собаки слизывали жир и лечили Пенку. Ухо зажило быстро, гораздо быстрее Никусовой ноги. Зато меня с тех пор никто не пугал, даже если, бывало, провинюсь.

Туллай

Я раньше не представляла, что, кроме меня, существуют дети. Как себя помню, среди всех такая маленькая была одна я.

Однажды с незнакомой женщиной пришёл смешной человечек.

– Мама, отчего он совсем низенький? – удивилась я.

Мама засмеялась:

– Он просто ребёнок. Такой же, как ты! Потом поиграете вместе.

Женщина нас познакомила. У мальчика было ласковое имя Туллай. Я сказала, что меня зовут Майыс, а второе имя – Нулгынэт.

– Вот и меня зовут Марией, – обрадовалась женщина.

Гостей усадили за стол. Мне не терпелось поиграть. Я дёрнула Туллая за рукав и, показывая свои «сокровища», разлила его чай. Новому другу понравилась моя коллекция разноцветных камешков. Туллай тоже хотел играть, всё время вертелся, поэтому, когда ел мясо, порезался ножом. Показалась кровь, Туллай заревел. Мария осмотрела руку и сказала, что порез неглубокий. Туллай сразу замолчал, и мы пошли играть.

Я заявила, как полноправная хозяйка:

– Когда к нам издалека приезжают гости, мы забиваем какого-нибудь олешка. Выбирай из этих, какого тебе больше всех хочется съесть?

Туллай ужасно обрадовался и начал бегать вокруг стада.

– Этого! – закричал он, гоня моего белого тугута.

– Он тощенький, невкусный ещё! – завопила я и с неприязнью подумала: «Ну надо же, из всего большущего стада выбрал именно моего оленёнка!»