Книга Женщина на одно утро. Волшебная гора - Алиса Клевер

– Я понимаю, о чем ты говоришь, – кивнула я.

– Да? Тогда все обстоит даже хуже, чем я думал, – кисло улыбнулся Андре, а затем постучал по пластиковой перегородке, чтобы объяснить водителю, где именно тому следует притормозить. Я не узнавала улиц, ночью они выглядели иначе или, может быть, мы подъезжали к дому с другой стороны, но для меня момент, когда мы остановились около кованых ворот, стал полнейшей неожиданностью. Мы ехали не больше десяти минут. Значит, не так уж далеко я убежала от места наших горестных переговоров, где Марко пытался защитить интересы своего брата-извращенца. Подумать только, я кричала, чтобы он, Андре, купил себе на мои деньги новые наручники! От одного воспоминания об этом к лицу прилила кровь и мои щеки покраснели, в висках застучало.

Такую любовь принято скрывать.

– Пойдем, тебе нужно хорошенько выспаться, – Андре бросил недовольному водителю несколько купюр и подал мне руку, помогая выйти. Я чувствовала себя бесконечно уставшей, какой бывала после нескольких дней авральной работы, когда страницы текста начинают сливаться, а смысл переводимых строчек – ускользать, и мозг перегружен настолько, что сложно даже уснуть. Усталость, когда нервы напряжены до предела – так, что любая ерунда может вызвать истерику. Я не так уж часто попадала в такие ситуации. Моя жизнь, которая до встречи с Андре была вполне размеренной и упорядоченной, вдруг изменилась настолько радикально, что теперь я, ловя свое отражение в витринах, перестала узнавать себя. Я с интересом разглядывала себя в зеркале лифта, пытаясь выразить словами те изменения, что произошли со мной. Я стала другой. Иной. Помимо этого, на запястьях все еще виднелись следы от наручников, и ужасно болели мышцы на ногах, словно я целый день провела в спортзале. Но я была не в спортзале, я была с Андре. С ним всегда хотелось быть рядом.

– Ты еле стоишь на ногах, – заметил Андре. – В других обстоятельствах я бы не преминул воспользоваться этим, но не сегодня. Серьезно, Даша, я требую, чтобы ты меня слушалась, как и положено женщине. Ты должна отдохнуть. Слишком много потрясений для одного дня.

– Такой благородный! – удивилась я, чуть расстроившись. Эта моя постоянная потребность в его теле, ласках, поцелуях удивляла и пугала меня. Наш ночной портье не так уж ошибся, если искал следы наркотиков, просто не о том подумал. Мой источник эйфории стоял рядом со мной в лифте и играл моими волосами. Можно ли назвать любовью мою почти наркотическую зависимость от Андре? Мы вошли в квартиру, которую я без каких-либо к тому оснований называла теперь своим домом.

На полу в прихожей валялся мой разрядившийся телефон, повсюду были разбросаны вещи – следы произошедшей утром драмы, от которой у меня не осталось ничего, кроме поблекших воспоминаний. Мы оба были глупы и полны подозрений. Отчего они вдруг исчезли? Я не могла сказать точно, почему, но я больше не подозревала Андре ни в чем. А может, – и я вздрогнула, когда поняла это, – меня больше не интересует, куда исчез Сережа. Я осталась с Андре не потому, что он невиновен, а потому, что меня больше не волнует вопрос его вины. Андре ушел в глубь квартиры, чтобы включить свет. После этого страх, затаившийся в темных углах, рассеялся.

– Вот увидишь, завтра все будет куда лучше, чем сегодня. Как говорят, утро вечера мудренее, – крикнул мне Андре. – Хорошая русская пословица, по-моему.

– Ты думаешь? Это будет что-то вроде Матрицы, да? Перезагрузка? – спросила я, поднимая с пола телефон. В самом деле, почему бы и нет. Разве я не вела себя по-детски? Нужно было сразу рассказать Андре про женщину на площади. Он посмеялся бы надо мной и сказал, что у нас с мамой это семейное – видеть то, чего нет. Но уже поздно.

– Иди сюда, птица. Я поставил чайник, сейчас заварю нам чай, – его голос звучал так мирно, по-домашнему, а с кухни доносились разные приятные звуки – бряцанье тарелок, чашек, вилок-ложек. Хлопали дверцы полок. Домашний мир и покой.

– Ты что стоишь тут? – спросил он меня, когда обнаружил, что я по-прежнему торчу в прихожей.

– Мне даже идти лень, – призналась я. – Кажется, я так устала, что даже уснуть не смогу.

– Ну дожили, – рассмеялся Андре. – Иди-ка, поиграем в старую игру. Помнишь, как я запрещал тебе сходить с этого дивана? – И Андре указал на большой ярко-красный островок посреди его прекрасной светлой гостиной.

Да, я помню, как сидела на диване, горящая от неизвестности, с расстегнутой блузкой. Сейчас я упала на него, как подбитый самолет. Андре поставил мой телефон на зарядку, а сам ушел на кухню. Не шевелясь, я глядела на этот мир, повернутый на девяносто градусов: на ноги Андре, обнаженный торс, чашку в его руках и легкий дымок над нею. Чашка – для меня, и белая овальная таблетка – тоже.

– Что это? – заволновалась я.

Андре покачал головой и пригрозил мне пальцем.

– Снова это черное недоверие? Я врач, мне же лучше знать! Ну? Открывай-ка ротик. Это чтобы ты смогла отдохнуть. Только сегодня. Или боишься, что я тебя отравлю?

– Я уже отравлена – тобой. Если бы я была в норме, то давно находилась бы у себя дома, разве нет? – спросила я без тени улыбки. Приняв из его рук таблетку, я запила ее и сразу же обожглась горячим чаем.

– Ты чего, я бы сейчас воды принес. Господи! – Андре принялся причитать и дуть на мой язык, прямо в мой открытый рот. Я обожглась несильно, совсем чуть-чуть, но Андре целовал меня и причитал надо мной так, словно случилось нечто ужасное. Мне это нравилось – чувствовать себя такой бедной-несчастной, принимать поцелуи. Потом Андре потребовал, чтобы я немедленно разделась и отправилась в кровать, на что я сонно ответила, что раздеться я, определенно, готова, но только с его помощью. Или, еще лучше, пусть сам меня раздевает, если ему так надо.

– Ого, кажется, таблетка действует, – улыбнулся Андре, и я подумала, что полностью одобряю его методы лечения, что, наверное, делает меня уже окончательной наркоманкой. Наркоманкой-нимфоманкой. Я попыталась сказать ему об этом, но мой контроль над телом оказался утерян. Тягучее молочное облако опустилось и вобрало меня в себя, незаметно окутав. Я чувствовала, что становится все теплее, а затем стало так жарко, будто я лежала на углях. Я крутилась, пытаясь сбросить это ощущение, ускользнуть от пытки, но реальность вдруг изогнулась, как это бывает, когда смотришь на что-то сквозь пламя костра. Вдруг послышались крики, и я увидела бегущую на меня разъяренную толпу людей в лохмотьях с неразличимыми лицами. Толпа негодовала, все кричали, махали палками и факелами.

Каким-то шестым чувством я понимала, что это лишь сон.

Похоже, я была ведьмой и парила над людьми, забрасывая их камнями. Однако камни летели обратно, а меня постоянно тянуло вниз, к этой разгоряченной, полной ненависти толпе. И тут я заметила среди них лицо Сережи. Один лишь он стоял без движения, и молча смотрел на меня. Сережа был похож на восковое изваяние, и мне казалось, что стоит только поднести к нему факел, как он начнет таять, а затем и вовсе исчезнет. Именно этого я и желала.

– Вернись! – слышу я чей-то голос, но он не принадлежит человеку, это крик чайки, и вот – я лечу над морем, я птица. У меня сильные крылья, одного хорошего взмаха достаточно, чтобы подняться еще выше над серо-зеленой толщей воды. Ощущать себя в птичьем теле странно и непривычно. Я чувствую оперение, могу управлять им, расправляя перья и пропуская между ними воздушные струи, парить под облаками. Чувство восхитительное, и мне хочется лететь все выше и быстрее, я ищу своих – тех, кто звал меня по-птичьи. Я понимаю птичий язык, знаю, что пора улетать, но на моей лапке – серебристое тяжелое кольцо с маркировкой. Оно мешает мне, тянет вниз, словно кто-то поднял к небу огромный магнит. Я лечу камнем вниз, стремительно приближаясь к темно-зеленой толще воды. И прекрасно понимаю, что, если не сумею затормозить, разобьюсь насмерть.