Книга Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы - Барбара Мертц

Нужно иметь действительно хорошо развитое воображение, чтобы увидеть что-то изящное в первых деревенских культурах. Жизнь была не слишком роскошной. Дома представляли собой жалкие хижины из глины и прутьев и состояли из единственной темной комнаты, лишенной пола и вентиляции, за исключением дыры для дыма в крыше. Тела мертвых клали в неглубокие ямы в песке, едва прикрытые соломенными матами или шкурами. Но в вещах, похороненных вместе с ними, видно стремление человеческого духа к бессмертию. Люди могли лишь постулировать продолжение жизни, которую они знали; так, охотника хоронили с его копьем, женщину – с ее бусами (суета сует!), и среди жалких косточек ребенка мы находим прах любимой игрушки.

Скелеты и сопровождающие их предметы могут говорить с нами, иногда удивительно ясно. Немые камни и обожженная глина тоже способны многое сказать тем, кто умеет слушать. От тех отдаленных времен, когда еще не занялась заря истории, осталось так мало, что археологам пришлось разрабатывать изощренные методы извлечения максимума информации из каждого найденного осколочка. Они опираются на знания многих квалифицированных специалистов – биологов, которые могут идентифицировать виды по обглоданным костям в кухонных отбросах; палеоботаников, определяющих зернышки, оставленные на дне корзины неаккуратной древней домохозяйкой. (Кстати, вопреки некоторым сенсационным сообщениям ни одно из «мумифицированных зерен», найденных в Египте, ни разу не произвело живого растения; есть предел консервирующим свойствам даже египетской почвы.)

Большинство археологических свидетельств о доисторическом Египте пришло из захоронений. На основании этих скудных останков археологи определили ряд додинастических культур. Они взаимосвязаны, но каждая имеет свой типичный ансамбль (коллекцию предметов, произведенных и использованных носителями данной культуры). В доисторический период такой ансамбль может включать кремневое оружие, бусы и амулеты, посуду из глины или из камня.

Я никогда не могла решить, что скучнее, кремни или керамика, но я прекрасно помню ужасающую пустоту в мозгах, когда во время экзамена меня просили определить черепки керамики. Вероятно, это свидетельствует о неразвитости моего воображения, ибо керамика – один из самых полезных инструментов археолога. Сама по себе она не имеет ценности, поэтому, когда керамический сосуд бьется, люди его выбрасывают, а грабители могил презрительно морщатся, пренебрегая. По этой причине керамика является бесценным ключом к хронологии, поскольку ее редко переносят с того места, где ее выбросили. Хотя горшок можно разбить, его фрагменты практически неразрушимы. Но справедливость требует отметить, что никто не додумался до важных последствий исследования черепков, пока о них не начал размышлять сэр Уильям Флиндерс Питри.

Мы не случайно называем первым имя Питри, ибо он был поистине громадной фигурой в египтологии. Некоторые ученые называют его отцом научной археологии (лично я по некоторым причинам предпочитаю говорить о критической археологии). Простое перечисление достижений Питри в области методики раскопок заняло бы много страниц, но даже его технические прорывы не столь важны, как его подход, строго логичный и безукоризненно точный. Новый подход Питри придумал сам, его никто не учил, ибо, как он замечает вскользь, вокруг не было никого, у кого можно было бы научиться. Он прибыл в Египет тогда, когда Анри Масперо, преданный своему делу директор Каирского музея древностей, начал настаивать на соблюдении правил и научных методов, разрушая веселый азарт открытого для всех грабежа и безответственного разрушения. Но Питри, который вел с местными и иностранными грабителями открытую войну, не слишком ценил Масперо. Питри имел чудесный дар обличителя; его убийственные комментарии по поводу неэффективности и жульничества высказывались с особой научной элегантностью, которая только придавала им силу.

В своей автобиографии Питри обрушился на других археологов, на Каирский музей, Масперо, на французов вообще и многих египтян в частности. Можно предположить, что именно Питри, а не остальной мир шагал не в ногу. Это так и было, но лишь потому, что он открывал парад и его современники еще не поняли точности и изощренности установленных им методов. Очень редко страстные обвинения Питри вызывались личными мотивами; люди, которых он ругает последними словами, из-за глупости или корысти губили его драгоценные древности. Он любил большинство египтян, с которыми работал, и завоевал их любовь и лояльность настолько, что люди, которых он обучил технике раскопок, жители деревни Куфт, много лет снабжали археологические экспедиции надсмотрщиками и землекопами.

В характере Питри была черта, которая удивляет нас даже больше, чем его фанатическая страсть к деталям. Это его фантастическая энергия. Он носился по Египту, от Дельты до порогов Нубии, как мифологический дракон, глотая сырой материал и извергая его в форме аккуратных томиков с каталогами костей, камней, бус и горшков. Реальным доказательством его гения стали истории, которые начали скапливаться вокруг него, как вокруг рассеянных ученых в других дисциплинах, из-за страсти к работе не обращавших внимания на несущественные потребности повседневной жизни. Питри сам со вкусом рассказывал, как он работал голым в душных коридорах пирамид, «словно японский плотник, одетый только в очки, с той разницей, что я не нуждаюсь в очках». Ему ничего не стоило пройти 10–20 миль через пустыню, чтобы получить недельную плату для своих рабочих; на раскопках в Палестине ему и его помощникам пришлось черпать из колодца питьевую воду, по цвету и консистенции напоминавшую густой гороховый суп. Тем лучше, небрежно замечал Питри, они сразу получали воду, овощи и мясо.

Работалось с ним, очевидно, нелегко. Особенно трудно было приноровиться к его привычкам в еде, а студентам приходилось делать это. В гробнице на плоском камне, служившем обеденным столом экспедиции, выставлялся ряд консервных банок и консервный нож. Когда Питри заканчивал обедать, он передавал следующему то, что оставалось в банке. Говорят, что у двоих его студентов случился роман, пока они ухаживали друг за другом при одновременном пищевом отравлении.

Я повторяю эти рассказы, не испытывая угрызений совести, поскольку, по моему мнению, они скорее возвышают, чем принижают фигуру великого ученого. Большинство крупных вкладов в сумму знаний внесли люди, которым было о чем думать, кроме количества соли в супе.

Среди многих достижений Питри была классификация доисторических египетских культур. Он не имел письменных материалов, у него не было даже самого основного хронологического инструмента археолога – стратифицированного разреза. В Египте такие разрезы встречаются редко, хотя обычны в других частях Ближнего Востока, где являются лучшим источником относительной хронологии. Лучшие образцы находятся между Тигром и Евфратом, в бывшем Вавилонском царстве. Здесь встречаются крутые холмы, или телли, которым приписывалось искусственное происхождение еще до того, как археологи начали их раскапывать. Телли – это бывшие города, люди постоянно жили здесь в течение столетий. Самое раннее селение строилось на уровне земли. Когда оно разрушалось – в силу естественного упадка или в результате военного конфликта, – новые поселенцы разравнивали обломки и строили новые дома на этом приподнятом участке. Столетиями город поднимался все выше и выше, мирно опираясь на руины, оставленные предшественниками. Поэтому, когда археолог раскапывает такой холм, он может спокойно допустить, что город на самом верху этой мусорной кучи является последним по времени, а остатки в самом нижнем слое – самые ранние. Отсюда археолог может вывести «плавающую» хронологию, которая дает последовательность различных культур, но не их абсолютную датировку. Он может пронумеровать эти культуры снизу вверх или сверху вниз или назвать их по буквам алфавита; лично мне хотелось бы, чтобы он договорился с коллегами о каком-нибудь едином подходе. А то если холм имеет девять уровней, третий уровень сверху может именоваться Асмар III, Асмар VI или Асмар С. Чтобы дать «плавающей» хронологии абсолютную датировку, археолог должен иметь хотя бы один предмет, который можно датировать либо по надписи на нем, либо путем сравнения с другой культурой, где абсолютная хронология уже имеется.