Книга Assassin's Creed. Ренессанс - Оливер Боуден

Когда братья снова оказались на улице, старший обнял младшего за плечо и протянул ему фляжку.

– Не вороти нос, – сказал он, видя настороженность Эцио. – Это лучшая граппа нашего отца. Для человека в твоем состоянии она полезнее материнского молока.

Оба хлебнули из фляжки. Граппа сначала обожгла им горло, но затем приятным теплом разлилась по груди.

– Ну и ночка, – протянул Федерико.

– Согласен. Вот если бы все остальные были такими же веселыми, как нынешняя… – Эцио осекся, видя, что Федерико улыбается во весь рот. – А, стой! А ведь так и есть! – засмеялся Эцио.

– Но прежде чем возвращаться домой после сегодняшних приключений, тебе не помешает немного подкрепиться и взбодриться, – сказал Федерико. – Час, конечно, поздний, хотя я знаю поблизости одну таверну… Там открыто до самого утра и…

– И вы amici intimi[10]с тамошним oste?[11]

– Как ты догадался?

За час с небольшим братья успели угоститься ribollita[12]и bistecca[13], запив все это бутылкой брунелло[14]. После трапезы Эцио почувствовал приток сил. Заштопанный лоб почти не болел. Эцио был еще очень молод, а в таком возрасте растраченные силы возвращаются намного быстрее. К тому же в его крови по-прежнему бурлил огонь победы над шайкой Пацци, что тоже ускоряло выздоровление.

– А теперь, братишка, пора домой, – сказал Федерико. – Отец наверняка нас хватится. Но помочь ему в банковских делах можешь только ты. Моя голова, к счастью, не воспринимает цифры. Думаю, поэтому отец ждет не дождется, чтобы запихнуть меня в политику!

– Или в цирк. Там ты точно преуспеешь.

– А какая разница?

Наследовать семейное дело полагалось старшему брату, но отец сделал своим преемником не Федерико, а Эцио. Юноша знал, что брат не в обиде. Обреченный вести жизнь финансиста, Федерико помер бы со скуки. По правде говоря, и Эцио не горел желанием продолжать дело их отца. Но день, когда ему предстояло облачиться в черный бархатный камзол и повесить на шею золотую цепочку флорентийского финансиста, наступит еще не скоро, и потому он решил сполна насладиться неповторимым временем свободы и безответственности. Ему было невдомек, какими недолгими окажутся эти чудесные дни.

– Давай поторапливаться, а то как бы родитель не устроил нам нагоняй.

– Думаешь, он волнуется за нас?

– Нет. Отец знает, что мы умеем постоять за себя. – Федерико выразительно посмотрел на брата. – Но нам лучше не мешкать… Может, наперегонки? – вдруг спросил он.

– Куда побежим?

– Побежим… – Взгляд Федерико скользнул по залитым луной улицам и остановился на башне, возвышавшейся на некотором расстоянии от них. До нее было не слишком далеко. – Тебя устроит Санта-Тринита? Конечно, если ты еще в силах бежать. Но оттуда до нашего дома – рукой подать. Только побежим не по улицам… – Федерико лукаво подмигнул брату, – а по крышам.

Эцио втянул в себя прохладный ночной воздух:

– А что? Я готов!

– Тогда вперед, маленький tartaruga![15]

Не произнеся больше ни слова, Федерико с проворством ящерицы влез по грубо оштукатуренной стене на крышу ближайшего дома. Там он остановился, раскачиваясь на красных округлых плитках. Не знавшим Федерико могло показаться, что он вот-вот упадет. Но это было всего лишь уловкой для Эцио. Когда младший брат влез на ту же крышу, Федерико успел одолеть не менее двадцати метров. Эцио бросился его догонять. В крови снова разгорелся огонь. Погоня возбуждала. Вскоре старший брат совершил головокружительный прыжок через черную пропасть и легко опустился на крышу серого палаццо. Пробежав еще немного, Федерико остановился. Он ждал младшего брата. В душе Эцио шевельнулся страх: пропасть уходила вниз на восемь этажей. Но он был готов скорее умереть, чем показать Федерико собственную нерешительность. Собрав все свое мужество, Эцио добежал до края, оттолкнулся и прыгнул. Пролетая, он видел внизу серые камни мостовой, ярко освещенные луной. Как же далеко сейчас они были от его ног! Мелькнула мысль: правильно ли он рассчитал прыжок? Ему даже показалось, что он вот-вот ударится о серую стену и полетит вниз. Но пропасть благополучно миновала, и Эцио опустился на крышу палаццо. Ладони слегка задели черепицу, однако он тут же выпрямился. Юноша стоял, радуясь своему маленькому подвигу. Если бы еще научиться дышать так, чтобы сейчас не хватать ртом воздух.

– Моему братишке еще учиться и учиться, – поддразнил его Федерико и побежал дальше.

Его тень мелькала между рядами труб, темневших на фоне белесых ночных облаков. Эцио бросился вперед и снова растерялся. Внизу простирались другие пропасти: узкие принадлежали переулкам, широкие – проезжим улицам. Федерико опять исчез из виду. Зато впереди вдруг выросла громада колокольни Санта-Тринита, она вздымалась над красной пологой церковной крышей. Эцио вспомнил: церковь стояла в самом центре площади и расстояние от ее крыши до соседних заметно превышало все расстояния, которые он до сих пор преодолевал по воздуху. Но юноша не снижал набранной скорости. Он лишь надеялся, что церковная крыша расположена ниже той, откуда он сейчас прыгнет. Если оттолкнуться с достаточной силой, все остальное за него сделает земное притяжение. Секунду или две он будет лететь как птица. Усилием воли он прогнал из головы все мысли о последствиях неудачного прыжка.

Эцио стремительно добежал до края крыши, оттолкнулся и… полетел. В ушах свистел ветер, от которого слезились глаза. Церковная крыша казалась невероятно далекой. Ему никогда ее не достичь. Еще немного, и для него кончится все: смех, сражения, женские ласки. У Эцио перехватило дыхание. Он закрыл глаза и…

Его тело согнулось пополам. Аудиторе вцепился в крышу руками и ногами, вновь ощутив их опору. Он совершил невозможное: приземлился почти на самом краю, но все-таки перепрыгнул!

Но где же Федерико? Эцио подошел к основанию колокольни и обернулся, чтобы еще раз взглянуть на путь, проделанный по воздуху. В этот момент он заметил подлетающего к крыше брата: тот приземлился на обе ноги, но своим весом сдвинул несколько красных черепиц, отчего едва не поскользнулся. Черепица поползла к краю и через несколько секунд со звоном разбилась о булыжники мостовой. К тому времени Федерико снова твердо стоял на ногах. Как и Эцио, он тяжело дышал, однако на губах играла горделивая улыбка.

– А ты не такой уж tartaruga, – сказал он, подходя и хлопая младшего брата по плечу. – Пронесся мимо меня будто молния.