Книга Эммануэль. Римские каникулы - Эммануэль Арсан

Марианна молча отвернулась и вышла из комнаты. Они услышали ее шаги на лестнице, ведущей на террасу.

– В последний раз… У нас ведь еще есть время?

Эммануэль подошла к Жану.

В ответ он сразу же одной рукой задрал ей юбку, а другую просунул между полами пиджака, под инкрустированные кружева, прямо к груди. И его пальцы вытянулись так, что кончики большого и указательного пальцев надавили одновременно на две точки…

Рука Эммануэль скользнула к его члену, который начал твердеть под тканью брюк. Она расстегнула молнию на брюках Жана, проскользнула под трусы, а потом обхватила уже возбужденный орган. Другая ее рука прихватила затылок мужчины, требуя поцелуя. Ее язык проник между губами мужа, преодолевая двойную границу зубов. Вытащив его член, она сдвинула крайнюю плоть, обнажив головку…

Эммануэль сжала его и стала рассматривать. Опираясь на черный лакированный японский комод, она как будто забылась. Рука Жана при этом поглаживала ее промежность четырьмя соединенными пальцами, а большой палец нащупал уже набухший клитор. Эммануэль начинает стонать, предлагая себя возлюбленному. Ведь она знает, что сейчас средний палец тоже войдет в нее, а большой палец уйдет, чтобы освободить место для влажного пениса. Она чувствует спазм в животе и приветствует пенис, который пронзает ее сильным толчком. В то же время другая рука мужчины нажимает ей на грудь, скользит к левой – более чувствительной – и накрывает ее ладонью, затем усиливает хватку, с какой-то особенной неторопливой свирепостью. Оторвав язык от его губ, удерживавших его в заточении, ей удается вымолвить:

– Я хочу, чтобы ты кончил мне в рот. Я хочу взять часть тебя с собой.

Жан входит в нее еще два раза. Эммануэль смотрит ему в глаза, такие молодые и серые, контрастирующие с его волосами, преждевременно поседевшими. Ее охватывает нежность. Волна удовольствия поглощает ее, наполняет ей вены, отяжеляет кровь. Счастливая, она чувствует прилив счастья, идущий длинными и частыми волнами. Она воображает, что ее собственный нектар напоминает нектар мужчины. Нектар, который изливается из ее раскрытой вульвы, пропитывает яички, продолжающие свою ритмичную работу, в то время как палец Жана медленно исследует ее промежность…

Когда Жан почувствовал, что силы его вот-вот оставят, он резко вышел из нее. Он позволил Эммануэль сползти на пол, направив ее падение на ковер так, что рот молодой женщины оказался на уровне его члена. Он запустил руку в ее длинные волосы, аккуратно, не портя прически, нашел изгиб шеи, как будто войдя в шелковый лабиринт. Он почувствовал, как ее плоть завибрировала под его пальцами, и привлек ее к себе. Эммануэль открыла глаза и увидела пенис, похожий на фрукт. Он пропитался запахом счастливой вульвы, собрал там все до капли, прежде чем войти в рот, прежде чем она начала свои ласки. Затем, вкусив аромат мужчины, она направила свое лицо вперед, и пенис проник до самой глубины ее рта. Она едва сжала зубы, а потом тут же разжала их, и сперма хлынула в нее тремя потоками, тремя толстыми струями, повторяя ритм ее дыхания. Она сжала бедра, чтобы задержать момент зарождающегося оргазма, но слишком поздно: когда она проглатывала последний вязкий глоток, она и сама получила безумное наслаждение, совпавшее с хриплым стоном Жана.

II

Эммануэль немедленно узнает ее: она божественна, да и как могло быть иначе? Из глубины своего страдания она чувствует возникновение какого-то странного и успокаивающего сияния. Она видит ее неподалеку от выхода для прибывающих, чуть впереди небольшой группы встречающих, рядом с человеком в униформе. Без сомнения, это таможенник, и он выглядит так, будто сопровождает королеву.

Находясь в двух шагах от встречающей ее дамы, Эммануэль думает, что она выше ее, но, как только она приблизилась, оказалось, что они одного роста. У женщины горделивый вид, и неизвестная обязана этим своей необыкновенной шевелюре, мягкой и свободной, пепельными волнами ниспадающей ей на плечи, где солнце зажигает в них отсветы медного оттенка. Под четко прочерченными дугами бровей, тонко поднятыми к вискам, видны глаза глубокого синего цвета – это цвет моря. Они не очень большие, но слегка вытянутые, как у персонажей с этрусских фресок. Лоб плавно переходит в нос греческого типа, с идеально округлыми ноздрями, слегка изменившими свою форму от улыбки. Это создание просто обязано иметь в числе далеких предков самого Тарквиния Великолепного[1]!

Эммануэль не осмеливается взглянуть на ее рот. Но стоило незнакомке заговорить, как она заметила складку у губ и легкую ямочку на щеке. К Эммануэль не без боли приходит воспоминание о Марианне, но она уже готова изменить ей.

Низкий голос произносит ее имя. Не дожидаясь ответа, Сильвана пожимает ей руку. Эммануэль не может определить через перчатку вид этой руки, но она чувствует длинные пальцы, обхватывающие ее руку до самого запястья, и все это с энергетикой, которая, помимо сердечности, говорит еще и о защите, а также о властности.

– Пойдемте, пожалуйста.

Эммануэль отходит от небольшой группы пассажиров, стоящих с паспортами в руках.

– Вы говорите по-итальянски?

– Немного, но я все понимаю.

– Вы не обязаны все понимать. Говорите по-французски. Или на другом языке: на английском, испанском.

– На испанском – нет. Но английский – практически мой родной язык.

– Хорошо. Дайте мне ваш билет и талоны на багаж.

Эммануэль протягивает ей кожаное портмоне, выданное ей Жаном перед отлетом. Сильвана достает из него паспорт и протягивает его ей.

– У вас нет солнцезащитных очков?

– Я никогда их не ношу.

– Тогда наденьте эти, прошу вас.

Сильвана приподнимает свою легкую одежду. Эммануэль видит ее тело, затянутое в черную кожу и перехваченное на талии поясом с двойным рядом бронзовых чешуек. К этому поясу цепочкой прикреплена небольшая черная овальная сумочка, как у венецианских купцов, путешественников или художников эпохи Возрождения. Эммануэль вспоминает, что видела эти детали одежды на репродукциях итальянских картин. «Странно, – думает она, – никогда еще во всей моей карьере я не останавливалась в стране, где история и нравы так тесно переплелись на протяжении веков».

– Там все возможно, – сказал ей однажды Марко, – но может также и ничего не случиться.

– Постарайтесь остаться последней в очереди, – распоряжается Сильвана. – В любом случае, подождите меня там.

«Куда она хочет, чтобы я пошла!» – раздраженно думает Эммануэль.

Никакого тепла в этом приеме, никакой вежливости, даже самой банальной: неважно, что Эммануэль проделала длительный перелет, что ей хочется пить, что сказывается разница во времени… О, действительно, эта Сильвана отвратительна! Эммануэль наблюдает, как она большими шагами пересекает холл. У нее длинные ноги, также обтянутые в черное, кожаные ботинки того же цвета. Волосы средней длины, до плеч, она похожа на пажа, и Эммануэль понимает, что хочет ее. Если только Сильвана не рассматривает ее как какой-то чемодан! И зачем эти черные очки? Но Эммануэль вынуждена признать, что они изящны, вполне в голливудском стиле 50-х годов, с удлиненной формой стекол, похожей на крыло, и они почти невесомы.