Книга Диктатор и гамак - Даниэль Пеннак

Он с воплем проснулся.

Затем его сердце постепенно стало биться спокойно.

— Так, это всего лишь кошмар.

Но на следующее утро ему пришлось сделать над собой величайшее усилие, чтобы выйти на круглую площадь перед президентским дворцом. Вся эта пустота, грозившая в один прекрасный день заполниться, сжала ему горло.

— Черт, я становлюсь агорафобом.

Следующей ночью тот же кошмар подтвердил зародившуюся у него фобию.

Вот так. История могла бы на этом и закончиться, поскольку Перейра умер именно так, как видел во сне. Однако, как и всякий человек, достойный быть героем рассказа, он решил избежать своей участи. И вся история Перейры — это история данной попытки.

Именно эта история и заслуживает быть изложенной, не правда ли?

4.

Итак, пусть это могла бы быть история Мануэля Перейры да Понте Мартинса, диктатора-агорафоба, который хотел и того, и этого (и власти в Терезине, и путешествий по Европе) и который, обреченный на линчевание, скажем, тщетно попытается избежать своей судьбы.

Единственный план спасения, который пришел ему в голову — поистине идея диктатора! — заключался в том, чтобы нанять двойника. Двойник во всем походил на него, как один человек может походить на другого, как одна и та же буква алфавита, за исключением закорючки эпсилона. Впрочем, никто не заметил этой закорючки. Чтобы в этом убедиться, Перейра, посвятив двойника в свою жизнь и дела и натаскав его подражать себе с необычайной точностью, отправил его задать вопрос всем, кто был особо близок к нему. Всем один и тот же вопрос:

— Кто я?

Старому да Понте вопрос не понравился. Он смерил строгим взглядом шалопая, который его ему задал:

— Власть не должна позволять тебе забыть, кто ты, Мануэль. Ты — Мануэль Перейра да Понте Мартинс, слава моих седин, никогда об этом не забывай.

Двойник поцеловал руку отца и отправился с тем же вопросом к полковнику Эдуардо Ристу, начальнику Военной академии, главнокомандующему армиями и другу детства Перейры. (Они вместе сидели за партой у иезуитов и провели не одну тихую ночь за шахматной игрой.)

— Вы — Мануэль Перейра да Понте Мартинс, наш президент-освободитель, и скинув эту генеральскую башку, вы попали в точку.

— Правильно, однако время шахмат прошло, Эдуардо, — ответил двойник, который совершенно ничего не понимал в этой игре. — Кстати, с глазу на глаз можешь по-прежнему быть со мной на «ты».

Когда двойник задал вопрос епископу (который был крестным отцом Перейры, принимал у него первое причастие и символически дал ему по щекам двумя пальцами в день его конфирмации), служитель церкви внимательно посмотрел ему в глаза:

— Как это, кто ты? Что с тобой, Мануэль? Ты что, принимаешь себя за Лорензаччо? Неужто смерть этого болвана так на тебя подействовала? (Он намекал на почившего Генерала Президента.) Я уже благословил тебя, но если это тебя успокоит, я готов отпустить тебе все грехи. Вот, пожалуйста, отпускаю тебе все: ты тот, кого послал Господь, чтобы избавить нас от этого хищного зверя. Аминь. Ну, иди с Богом.

На улице двойник, переодетый крестьянином, спрашивал у прохожих. И всегда получал один и тот же ответ:

— Вы — наш Перейра.

С некоторыми вариациями:

— …а я еще один.

Или:

— Вы — тот самый Перейра да Понте, а ваша матушка — Мартинс, как и моя.

Или:

— Вы — наши уши.

Или еще, как ответила ему продавщица змей на рынке Терезины:

— Перейра, превратись хоть в мангуста, я тебя все равно узнаю. Ты — сердце, которое бьется у меня в груди.

Двойник вышел отменный. Перейра дал ему прочесть новогоднюю речь, которую он приготовил для иностранных канцелярий. Это была речь, взвешенный тон и политическая эрудиция которой безвозвратно порывали с веселыми отрыжками выступлений почившего Генерала Президента. Дипломаты тем более оценили «европейский настрой» этой речи (выражение принадлежит сэру Энтони Кальвину Куку, послу Великобритании), что в основном новый президент гарантировал всем сохранение их «привилегированных отношений» (разграбление недр) в спокойной обстановке «непрерывного гражданского мира» (покорности верхнему слою).

С бокалом шампанского в руке двойник принимал поздравления, предназначенные Перейре, который в своем личном кабинете немного погодя уже вел переговоры о процентных ставках на золото, никель, нефть и акмадон. Себе лично Перейра требовал больше, чем почивший Генерал Президент, однако он умел заставить закрыть на это глаза, открыв счета во всех банках, где находились доверенные лица каждого из его собеседников.

— Примите это как дань моего уважения вашей семье, господин посол.

И чтобы заглушить последние возражения, прибавлял:

— Дань уважения, комиссионные от которой положены вам по праву.

С сэром Кальвином Куком он даже позволил себе небольшую шутку:

— Наши марксистские друзья правы: семья — основная ячейка капиталистического общества, особенно если является частью совета администрации.

Вот так. Убежденный в крепости собственной власти внутри страны, обеспеченный солидными счетами в зарубежных банках, Перейра смог наконец усмирить свою местную агорафобию, предавшись своей второй страсти — путешествиям.

Прежде чем сбежать (от себя самого он не мог скрывать, что речь идет именно о бегстве), он вызвал своего двойника. Он объявил ему, что отправляется в путешествие и оставляет вот здесь, в этом тайнике, «вот в этом, в барабане, видишь?», речи, которые двойник будет произносить в его отсутствие. На каждый случай была приготовлена особая речь. Двойник не мог ошибиться: они были сложены стопкой в хронологическом порядке.

— Я хочу, чтобы ты выучил их наизусть. Я хочу, чтобы перед народом мои слова лились из твоих уст как источник истины. Я не из тех европейских политиканов, которые читают на публике приготовленные заранее сообщения по листочкам, я вдохновенный президент, когда я говорю, сам народ глаголет моими устами — остаток моей дикости! Все дело в тоне, ты понимаешь?

Двойник сделал знак, что понимает.

— Что до всего остального — молчи. Я — прежде всего молчаливый президент.

Двойник принес клятву молчания.

— Еще одно: не забывай, откуда ты — не прикасайся к женщинам моей касты, а то останешься у меня без самого дорогого. Скажем так: я целомудренный президент; я женат на своем народе. У меня нет времени на женщин.

Двойник принес клятву целомудрия.

— Ты можешь прикоснуться к женщине только для того, чтобы открыть бал, в день церемонии.

Перейра научил своего двойника танцевать танго.

— На нашем континенте президент, достойный носить это звание, должен танцевать танго как никто другой!