Книга Испанская война и тайна тамплиеров - Олег Соколов

Но, впрочем, через миг он об этом забыл, потому что офицеры начали оживленную беседу. Кто-то из гусар с хохотом рассказывал, как на походе они с приятелем добыли целую бочку великолепного вина из Кариньены, кто-то из штабных, сопровождая свой рассказ двусмысленными шуточками, говорил, что к маршалу в скором времени должна приехать из Франции молодая красавица жена. Это вызвало, конечно, поток самых смачных комментариев и веселого смеха. А кто-то рассказал о том, как во время штурма Сарагосы нашел в библиотеке университета целую кучу разных фолиантов, и на память даже прихватил крошечную старинную книжечку, которую с тех пор носит в кармане фалд. Едва взглянув на томик, Анри тут же точно назвал время его издания, и разъяснил даже, по какому поводу была выпущена книжка. Все по-раскрывали рты от удивления.

Тогда де Крессэ пришлось рассказать о том, как он рвался служить в армии, но его отец, убежденный роялист, категорически запретил даже думать о том, чтобы идти в войска, носящие страшные синие мундиры, встав под знамена тех, кто убил короля и уничтожал священников. Напрасно Анри доказывал, что время анархии уже давно прошло, и что Бонапарт, ставший первым консулом, вернул стране и порядок, и веру и законность. Отец ничего слышать не хотел. Он посадил его почти что под домашний арест в родовом замке, а чтобы юноша не скучал, а заодно занялся самообразованием, поручил Анри разобрать кучу старинных фолиантов и рукописей, которые хранились в семейном архиве с незапамятных времен.

Нужно сказать, что отец Анри, хоть и роялист, был человеком самых передовых взглядов. Своих крестьян он не только не тиранил, а наоборот, помогал им всем, чем мог. Вся округа знала его как человека доброго и честного. Потому, когда в Революцию из Парижа приехал какой-то подпоясанный трехцветным шарфом чиновник и начал агитировать крестьян за свободу, равенство и братство, а также призывать всех дворян, мужики просто вышвырнули его из деревни пинками под зад. Так что родовой замок нисколько не пострадал, и Анри целых три года просидел за разбором старинных книг и расшифровкой древних рукописей.

На этом «научная часть» беседы завершилась и началась ненаучная. Тосты следовали один за другим. Пили за Императора, за победу, за генерала Сюше и даже за его жену, за пехоту, за кирасир, за гусар… а потом кто-то, увидев мундир Анри, воскликнул:

– За драгун!

На что Монтегю ни с того ни с сего презрительно бросил:

– Что за них пить, никакого толку от этих драгун: ни пехота, ни кавалерия…

Адъютант сказал это, наверное даже не подумав. И конечно, он ничего не имел против драгун, а просто почувствовал в глазах де Крессэ неприязнь, и ему захотелось уязвить молодого офицера, своего ровесника. Но Анри тотчас же ударила в голову кровь. Он прекрасно понял, что вопрос не о драгунах и не о гусарах, а о нем лично, и гневно воскликнул:

– А меньше всего толку от штабных фанфаронов.

Монтегю, все так же улыбаясь, привстал, посмотрел в глаза де Крессэ и, растянув губы так, что блеснули белые зубы, медленно повернул в руке бокал, а потом внезапно плеснул его содержимое прямо в лицо капитану. К счастью, вино оказалось белым, а бокал – полупустым, но это было не важно…

Анри буквально взревел от гнева и выхватил палаш из ножен. Монтегю, отскочив назад, схватил свою саблю, и ее полированный клинок тотчас же зловеще блеснул в красноватом свете свечей.

Все это произошло буквально в считаные секунды. Еще миг – и они убили бы друг друга, но тут все собравшиеся вцепились в драчунов, двое или трое схватили за руки де Крессэ, двое или трое держали Монтегю.

– Господа! – воскликнул пригласивший всех к себе офицер. – Господа, что вы делаете! – А потом словно понял, что сказал глупость, и добавил: – Только не здесь и не сейчас!

– Нет, сейчас же, сейчас! Сейчас!! – кричал де Крессэ.

– Да!! Да!! – восклицал в ответ Монтегю. – Дайте-ка мне этого зелененького красавчика, – очевидно намекая на цвет драгунского мундира, кипятился он, – я сделаю из него мелко нашинкованный салат!!

В общем, о примирении не могло быть и речи. Почти что держа под руки обоих соперников, компания прошла по улице Коссо, в ту часть города, которая чуть больше года назад была ареной боев. Днем здесь, разбирая завалы, беспрерывно копошились сотни рабочих, но ночью стояла жутковатая тишина, и видно было только разбитые стены и зияющие зловещими черными дырами дверные проемы и окна.

Едва нашлась небольшая ровная площадка, как дуэлянты сбросили мундиры, выхватили оружие и встали в боевую стойку. Два фонаря освещали мерцающим блеском решительные лица обоих противников и полированную грозную сталь острых клинков.

Все произошло практически мгновенно. Монтегю успел нанести только пару ударов саблей, которые Анри, искусный фехтовальщик, без труда отразил. Еще миг – и де Крессэ, сделав резкое стремительное движение, вонзил палаш в правую руку противника.

Обливаясь кровью, адъютант выронил саблю из рук. Правда, он кричал, что еще может стреляться на пистолетах, что все равно прикончит этого негодяя, драться дальше им уже никто не дал. Кровь пролилась, и для всех долг чести был выполнен…

На следующий день Анри проснулся с больной головой и с осознанием того, что наделал глупостей.

Теперь, идя по улице Коссо, он невольно вспомнил в деталях всю эту историю, а в голове у него билось:

«Неужели этот адъютант донес? Конечно! Иначе зачем меня вызвали к главнокомандующему, да еще и в такой день… А может, – мелькнула в который раз мысль, – речь идет о моей роте? Может, все-таки пришел ответ из военного министерства?»

Действительно, пребывание Анри де Крессэ в Сарагосе было довольно странным. Дело в том, что Второй драгунский полк в прошлом году сражался поблизости от столицы Арагона, прикрывая осаду, но потом поступил в распоряжение корпуса Виктора и ушел с ним на юг Испании. Маршевая же рота, вышедшая на усиление полка из Франции, была направлена на Сарагосу. Так командир этой роты де Крессэ оказался в двусмысленной ситуации.

Командование Арагонской армией, которой не хватало кавалерии, видело в приказе, данном отряду Второго драгунского, только то, что он должен был подкрепить войска под Сарагосой, а молодой капитан считал, что его людям следует идти на усиление своего полка, а значит, на юг. В общем, послали письмо в Париж военному министерству за разъяснением…

«Может, наконец, роту пошлют к нашим? – вопрошал себя де Крессэ и сам себе отвечал: – Но тогда какого черта вызывает сам главнокомандующий? Подобный приказ мог передать любой штабной офицер. По меньшей мере, странно».

Погруженный в свои размышления, де Крессэ и не заметил, как очутился поблизости от особняка графа Фуэнтеса. Ошибиться в том, где находилась резиденция главнокомандующего, было невозможно. На широкой в этом месте улице Коссо напротив дворца уже стоял отряд почетного караула в ожидании выхода главнокомандующего. Это была рота польских улан и рота французских кирасир в сверкающих латах. Все кавалеристы стояли подле своих коней, кто-то болтал, кто-то поправлял амуницию, кто-то курил короткие пузатые трубки – до выхода главнокомандующего оставалось еще почти два часа. Несколько офицеров в мундирах разных полков о чем-то оживленно беседовали. Среди них де Крессэ заметил и двух офицеров в роскошных адъютантских мундирах гусарского образца с белыми ментиками и белыми с золотом повязками на левой руке. Де Крессэ вежливо отдал честь офицерам, которые в ответ небрежно козырнули, и направился к входу в особняк. По краям от входа стояли два гренадера в парадных мундирах и высоких меховых шапках, совсем такие, как он видел перед собором Нуэстра-Сеньора-дель-Пилар.